Неадекват в бешенстве, требует реванша.

— Элина, опустите стекло, будьте добры.

Слушаюсь.

— Извините. — Смолин наклоняется ко мне насколько возможно, прочищает горло и орет грубо, низко: — Ты, тварь конченая, приезжай вечером на кольцо. Слышь?! Погоняем! Сейчас, блядь, отвали, я на работе!

Лично я бы послушалась.

Вблизи от него и правда пахнет маслом и незнакомой мне туалетной водой, столь же резкой, как тон голоса. Смолин возвращается на место ни секундой позже, чем следовало бы.

Неадекват усмехается, кивает. А потом резко поворачивает руль. Машина виляет вправо, прямо на меня.

Кричу в полном ужасе! Группируюсь в ожидании удара!

Не представляю, каким образом удается избежать аварии. Смолин реагирует не то что мгновенно — кажется, заблаговременно. Мы тоже виляем. Выезжаем на обочину.

Белая машина рвется вперед, Смолин тоже выжимает газ. Ниссан срывается с места, время снова замедляется. Мы с Платоном сливаемся с автомобилем, становимся его частью. Летим.

Гонка длится всего минуту, я успела засечь время. Но, по ощущениям, это очень-очень долго. И довольно страшно. В конце концов Смолин перекрывает путь неадеквату. Выскакивает на улицу. В этот момент понимаю, как много вокруг мужской агрессии и злости, она висит в воздухе. Густая, терпкая, от нее слезы наворачиваются.

Я приоткрываю дверь и делаю глоток кислорода.

Смолин подбегает к белой машине и ударяет ладонями по капоту. Делает рывок к двери.

Я пялюсь во все глаза. Сейчас что... драка будет?

Но второй водитель выходить отказывается. Разворачивается и, шлифанув на месте, стартует в обратную сторону.

Смолин делает несколько шагов, словно пытаясь догнать, потом статуей застывает посередине дороги. Благо началась промзона, и она пустая. Он стоит, смотрит вслед. Длится это секунд десять, каждая из которых отбивается двумя ударами сердца и как-то странно звенит в воздухе.

Слов опять нет. Уже второй раз за полчаса я ощущаю себя немой, хотя раньше такого не наблюдалось. Сказать есть что — меня чуть не угробили. Но отчего-то не сомневаюсь, что я случайно стала частью старой болезненной драмы. Что такое происходит не каждый день. И что сегодня... действительно всё плохо.

Становится неловко, как если бы узнала о человеке нечто интимное.

Не знаю, почему такое ощущение, понятия не имею! Однако прежде сдержанный Смолин так сильно отличается от того парня, которого я вижу сейчас. Его поза транслирует напряжение, животную ярость, а еще… какую-то безнадежность, что ли. Момент кажется сильным, и я отворачиваюсь, давая Платону передышку.

Спустя еще несколько секунд он возвращается за руль и, пристегнувшись, первым нарушает молчание:

— Сметы будут на вашей почте через час.

8. Глава 8

Егор та-ак мило смущается, что я таю, будто леденец на солнышке. Приятный он мужик, простой и улыбчивый. Забрал меня с работы в пять, прокатил по городу и привез поужинать в действительно красивое место, как и обещал.

Вьющиеся, чуть рыжеватые волосы коротко подстрижены. Пухлые губы. А вот разрез глаз как у Платона, точь-в-точь, хотя с цветом снова мимо — радужки карие. Обожаю генетику, как ловко она тасует внешние признаки. Братья одновременно и похожи, и совершенно разные.

И еще язык. У Егора он не намертво приварен к нёбу. Говорить Смолину-младшему будто не больно, как одному нашему общему знакомому, поэтому за полчаса я узнала, что они с Платоном двоюродные братья по отцу. Родились и живут в этом городе, с детства в гонках. Сначала это был картинг: соревнования, в том числе за границей, победы, кубки, от которых ломились столы. Потом тренировки за рулем настоящих машин на специальных оборудованных площадках, и наконец, в восемнадцать парни получили права. Буря, вспышка, безумие. Следующие восемь лет жизни стали самыми яркими и счастливыми.