– А Алисия может пойти с нами?

– Нет. В этом и состоит смысл вечера.

– Почему?

– Потому что ты с ней проводишь слишком много времени.

– Почему это тебя напрягает?

– Это нездорово.

Это правда, что я сейчас мало гуляю, но она имеет в виду нечто другое. Хотя я не знаю, что конкретно.

– Что это значит – нездорово?

– Ты забросил все на свете.

– Что именно?

– Друзей. Уроки. Семью. Скейтинг… Все. Жизнь.

Все было совершенно наоборот, потому что жизнь моя только и начиналась, когда я был с Алисией. А все, что она перечислила, – это было только ожидание.

– Всего один вечер, – сказала она. – Это тебя не убьет.

Да, это меня не убило. На следующее утро после похода в пиццерию и в кино я проснулся и был все еще жив. Но это походило на те пытки, о которых читаешь, будто они хуже смерти, потому что на самом деле ты предпочел бы сдохнуть. Боюсь, я недостаточно уважительно отзываюсь о тех, кто в действительности пережил подобные пытки. Но такое сравнение ближе всего. (И это, кстати, одна из причин, почему я никогда не стану военным. Я реально ужасно боюсь пыток. Я не утверждаю, что те, которые становятся военными, хотят, чтобы их истязали. Но они не могут не думать об этом, правда? Так что они должны сделать для себя выбор – или, например, сидение без работы, или вкалывание в офисе. А на мой вкус, лучше торчать в офисе, чем чтобы тебя мучили. Только не поймите неправильно. Я не хотел бы трудиться на скучной работе, типа снова и снова делать фотокопии листа бумаги, изо дня в день, пока не помру. Но это куда приятнее, чем зажженная сигарета в глаз. Это не мой выбор.)

Несколько недель подряд было достаточно тяжело просыпаться каждое утро и знать, что увижусь с ней только вечером, после школы. Это была мука мученическая. Как будто ногти у тебя вырывают один за другим. Но в тот день, когда мы ходили с мамой в пиццерию, я проснулся с мыслью, что не увижу ее ДО ЗАВТРАШНЕГО ВЕЧЕРА, и это было скорее похоже на ту пытку, описание которой Райан Бриггс скачал из Интернета. Я особенно не вдавался в подробности, но она заключалась в травле собаками на яйца – не куриные, само собой. У меня до сих пор холодок бежит по спине, когда я об этом вспоминаю.

Отлично, не видеть Алисию сорок восемь часов – это не то что тебе твои яйца… Но это все равно что не дышать. Или дышать поверхностно, будто в твоем баллоне не хватает кислорода. Все это время я не мог сделать полноценного вдоха и даже начал паниковать немного – ну, как если ты на морском дне, на поверхность выбираться долго, а кругом плавают акулы… Ну и все такое. Нет, не совсем то. Собак не было, и ничего такого, и акул не было. За акулу могла бы сойти мама, но это слишком натянутое сравнение. Она просто хотела купить мне пиццу. Она не пыталась вырвать мне внутренности своими зубами. Поэтому я оборвал бы фразу на этом месте: на поверхность выбираться долго. Алисия равняется поверхность.

– Могу я позвонить? – спросил я у мамы, когда пришел домой.

– А тебе надо?

– Угу.

Да. Надо было. Иначе не сказать.

– Мы скоро уходим.

– Сейчас полпятого. Кто ест пиццу в полпятого?

– Пицца – в полпятого. Фильм – в полшестого.

– Что мы будем смотреть?

– Как насчет «Горбатой горы»?

– Да ладно!

– Что это значит: «Да ладно»?

– Так мы говорим, когда кто-то тупит или что-то в этом роде.

– И кто здесь тупит?

И тогда я понял, что она не шутит. Она действительно хочет, чтобы мы с ней вдвоем пошли и посмотрели «Горбатую гору». Мы, когда этот фильм появился, сразу начали звать одного учителя в школе Горбатый, потому что он в самом деле сутулился и все считали, что он гей.