Политика Батисты не преследует интересы Кубы и кубинского народа. Политика Батисты направлена на защиту его личных интересов, на увеличение его собственного богатства, на расширение его власти, чтобы он мог вечно править островом.

Неужели мы все смеем надеяться на большее?

Конечно.

Но трудно на что-то надеяться, когда все, что вы видели, – это коррупция, когда ваша реальность – это нечестные выборы и отсутствие альтернатив.

Его надежда меня восхищает; я ловлю себя на том, что испытываю зависть. И не только зависть – его уверенность меня пугает.

Пабло качает головой.

– Мне очень жаль. Мне не следовало говорить о таких вещах.

На моих губах появляется печальная улыбка.

– Ты не производишь впечатления человека, который беспокоится о том, что ему следует делать, а что нет.

– Это правда, – соглашается он, улыбаясь.

Под лучами палящего солнца мы идем рядом, но не касаемся друг друга. Худощавая, высокая фигура Пабло скрывает меня от взглядов зевак. Мои волосы развеваются при малейшем порыве ветра, и Пабло наклоняет голову, чтобы полюбоваться прядями моих волос на свету, выражение его лица смягчается. Мои щеки снова пылают.

Обычно я не такая серьезная и не такая застенчивая, но все здесь кажется каким-то другим, каким-то очень важным. Я позволила себе провести с Пабло один-единственный вечер, который закончится еще не скоро. Я хочу насладиться каждой минутой, каждым взглядом, каждым произнесенным словом.

Роза в моих руках невероятно мягкая.

– Ты читала Монтескье? – произносит Пабло, и его вопрос застает меня врасплох.

– Нет, не читала.

– Почитай. Особенно правдивыми его слова мне кажутся тогда, когда я приезжаю в Гавану. – Пабло отворачивается от меня, его взгляд скользит по зданиям на другой стороне набережной Малекон. – Монтескье говорил, что империя, рожденная в войне, должна поддерживать себя войной.

– Едва ли Кубу можно назвать империей, – вставляю я.

– Да, верно. Но по сути все то же самое. Мы же постоянно воюем. Либо с другими странами – например, с Испанией, либо сами с собой.

– Но это же не значит, что мы будем вечно воевать? – пытаюсь возразить я.

Почему люди всегда думают, что война – это достойный ответ? Алехандро жаждал поднять оружие против Батисты, пролить кубинскую кровь, и чем все закончилось? Батиста остался у власти, а все, чего добился Алехандро, – это быть изгнанным из Гаваны. Официально мои родители сообщили друзьям, что он учится в Европе, путешествует по миру. Конечно, ходят слухи, но никто не осмеливается бросить моим родителям вызов и спросить прямо, правда ли, что мой родной брат, близнец Беатрис, стал радикалом.

– В кинотеатрах взрываются бомбы, – продолжаю я. – Наши улицы усеяны трупами. Разве это не трупы кубинцев? Невинные люди, случайно оказавшиеся в эпицентре столкновения, которое не имеет к ним никакого отношения. Ты говоришь так, будто все кубинцы должны взять в руки оружие, но если не все хотят одного и того же? Что тогда?

– А как насчет тех, кто стоит в стороне и ничего не делает, пока тиран уничтожает нашу страну, убивает наших соотечественников, потому что народ не выступает против его несправедливости? Какова цена такого бездействия, когда зверства совершаются во имя Батисты? Пропасть разделяет жителей города, которые жаждут перемен, и тех, кто делает вид, что все прекрасно. Главные отрасли, на которые опирается наша страна, – это производство сахара, табака и кофе и туризм. Эти же отрасли порабощают нас как нацию, пока кубинцы работают и прислуживают в полях, в казино и отелях, которыми управляют американские негодяи.