У меня перехватывает дыхание.

Его зрачки расширяются, будто он слышит мое дыхание сквозь мелодию Бенни Море, сквозь веселье и грех, наполняющие вечеринку.

Незнакомец не кажется бессердечным, просто жизненные испытания ожесточили его. Он останавливает на мне свой взгляд, и губы его на мгновение замирают. Он не отворачивается, не делает вид, будто смотрел на что-то другое и случайно взглянул на меня – он не делает ничего из того, что требуют правила приличия. Напротив, он продолжает рассматривать меня, и медленно, очень медленно по его лицу расплывается улыбка, отчего лицо становится неожиданно красивым.

Я замираю, слыша в голове мамин голос – не ерзай, улыбайся – не слишком сильно – расправь плечи, – пока голос не растворяется в шуме вечеринки, которую она никогда бы не одобрила. Через мгновение незнакомец уже стоит передо мной. Он немного выше и немного шире в плечах, чем казался, когда был на другом конце комнаты.

Я сглатываю, поднимаю голову и смотрю в серьезные карие глаза.

– Привет, – говорит он, произнося совершенно обычное приветствие голосом, в котором тоже нет ничего особенного.

– Привет, – эхом откликаюсь я, в промежутке между приветствиями прокручивая в голове тысячу догадок о том, кто он такой, что он делает, почему он пересек комнату, чтобы поговорить со мной.

Уголки его губ поднимаются, а взгляд немного смягчается.

– Меня зовут Пабло.

Я несколько раз про себя повторяю имя незнакомца, чтобы оценить его звучание, и только потом называю свое:

– Элиза.

Кто-то проносится мимо и толкает меня локтем. Я подаюсь вперед, ром из моего стакана выплескивается и едва не попадает на черный костюм Пабло. Он протягивает руку, чтобы поддержать меня, его ладонь прикасается к моей руке.

Я моргаю, пытаясь прийти в себя. Мой стакан – не единственное, что потеряло точку опоры.

– Раньше я не видел тебя на вечеринках у Гильермо, – говорит Пабло.

Гильермо, должно быть, хозяин дома, друг друга друга или что-то в этом роде молодого человека Изабель.

– Я никогда раньше не была здесь.

Пабло кивает, на его лице все то же серьезное выражение, и я пересматриваю свое предположение о его возрасте. Он явно старше, лет под тридцать или чуть больше.

Другой человек толкает меня в спину, и Пабло встает между мной и остальной толпой, он пытается поддержать меня, и его рука слегка сдавливает мой локоть.

Песня меняется, темп ускоряется, гости танцуют под энергичный ритм, а мы остаемся прижатыми к стене. Его рука продолжает поддерживать меня под локоть. Его длинные и тонкие пальцы… Он зарабатывает на жизнь физическим трудом, его поношенный костюм совсем не вяжется с публикой, собравшейся сегодня.

Пабло отпускает меня. Я смотрю вверх.

Его рот слегка приоткрыт, глаза прищурены, как будто он не знает, что делать дальше с девушкой, стоящей перед ним.

Еще одно тело врезается в нас. Ром из моего стакана снова выплескивается.

Пабло наклоняется ко мне, стараясь перекричать громкую музыку и смех. Мое сердце колотится, нервы напряжены, и я замираю в предвкушении его слов.

– Ты не хочешь выйти на улицу? – спрашивает он. – Там гораздо тише.

У меня возникает ощущение, что в целом мире для меня сейчас нет ничего более естественного, чем протянуть ему руку и уйти вместе с ним с вечеринки.

Пабло ведет меня по дому, его походка одновременно расслабленная и уверенная. Мы пробираемся сквозь толпу, и я ищу глазами Беатрис и Изабель, но не могу их найти. Время от времени Пабло оборачивается и смотрит на меня, его пальцы касаются моей руки. Мы выходим в ночь и направляемся к пальме, растущей сбоку от дома. Во дворе уже почти никого нет. В этом районе участки земли маленькие и тесно прижатые друг к другу – двор, на который мы вышли, тоже плотно примыкает к соседнему.