Они разулись – их ноги уже начали привыкать к пустынным дорогам, камнями и соли. Накинули куртки, похожие на те, которые носят местные и юбки. Кательников не преминул плюнуть.

– Тьфу… как баба. Прости господи…

И перекрестился – образов не было, почему-то в сторону Мекки.

Юбка была длинной. Почти до щиколоток. Надо было отдать ей должное – в ней жара не так чувствовалась, как в шароварах. Осторожно переступая через верблюжий помет, который не собирали, пока он не засохнет и не сделается кизяками, которыми можно топить печь – они вышли к воротам, где их ждал Михаил. Втроем – они неспешно пошли по улице, ведущей вверх, в город. Город был – обычный в этих местах город. Улицы, пересыхающее в небольших каналах дерьмо, тучи мух, тощие как смерть козы, жующие какую-то рвань, много детей. Город был полон запахами нечистот, горящего кизяка, потных, людей, взглядов, то острых как нож, то осторожных, как взгляд крысы, не решившей, атаковать ей или убегать. Дети маленькие, плохо одетые, босоногие, с какими-то палками, у кого-то – дурно выделанные ножи. В одном месте – они увидели стайку детей, играющих с дохлой крысой. Было жаль их, но если дать хоть что-нибудь – не отстанут и привлекут внимание. Жалость здесь была не поводом для благодарности, а поводом для ограбления и убийства: того, кто что-то давал просто так, не уважали, и старались ограбить и раздеть до нитки. И ничуть не было жаль их родителей, которые своей злобностью, убогостью, ограниченностью, страхом перед всем новым, фанатизмом – не дали детям никого будущего, кроме того убогого, что было у них самих. Кто доживал здесь до тридцати пяти – тридцати семи лет – считался уже стариком.

Они добрались до рынка и начали обходить его, не желая, чтобы их ограбили, обокрали, или тем более поняли, что у них оружие. Рынок располагался в квартале настолько древнем, что приглядевшись, можно было бы развалины с явными признаками римской архитектуры. Здесь, восемнадцать-девятнадцать веков назад – были и римские купцы и римские легионы, они строили города, рынки и укрепления здесь, на другой стороне Врат скорби, в Сомали, снимали в Сомали по три урожая пшеницы и пасли круторогих мясных быков там, где сейчас безжизненная пустыня. Они называли это место «Арабия Феликс», счастливая Арабия, и, наверное, местные жители тогда и в самом деле были счастливы. Здесь римляне покупали смолу, которая ценилась дороже золота, благовония, мясо и шкуры животных у местных. Много веков назад, еще до Пророка Мухаммеда – здесь были собственные, самобытные культуры, здесь проповедовали христианские проповедники, в том числе и те, кто слушал самого Иисуса Христа. Потом легионы ушли, Рим ушел, Пророк Мухаммед со своим войском адским пустынным самумом прошелся по полуострову, сметая все на своем пути – и весь этот мир снова провалился в безвременье. Здесь знали, что все от Аллаха, и тот, кому Аллах решил быть бедным – нельзя становиться богатым, ибо все в этом мире – от Аллаха. Но казакам – было мало это интересно, они обходили рынок по улочкам, которые мостились к склону холмов и вели вверх, в пальмовые рощи низкорослых пальм гор Радфана…

– Дворец губернатора – негромко проговорил Мишка, когда они проходили около него.

Дворец губернатора стоял чуть вглубь от улицы – губернатор был не такой дурак, от улицы он был отделен высоким и прочным дувалом, но часть второго и третий этаж были видны. Видны были и пальмы и даже неизвестно откуда взявшиеся на такой жаре сосны, высаженные во дворике дворца, виден был небесно-голубой купол здания, похожего от этого на мечеть. На углу – стоял небольшой внедорожник, марки Виллис, в нем, набросив тент – дрыхли разомлевшие от жары полицейские. Казаки прошли мимо, не привлекая внимание.