– Я не касаюсь ваших партийных обязанностей, – сказал я сухо. – Просто мне кажется, в человеческом плане член партии должен быть более принципиальным, чем другие…

– Вы не знаете меня, а уже делаете какие-то выводы, – перебил он.

– Хочу узнать, – спокойно произнес я.

Ильин сурово спросил:

– Любопытно знать зачем?

– Имею я право на простую человеческую любознательность?

– Конечно.

– Благодарю вас. Чтобы устранить возможные недоразумения, хочу вам сказать: меня интересуют в сегодняшнем нашем разговоре кое-какие подробности о супругах Залесских.

– Я так и понял.

– Ну и прекрасно… Вы были с Залесским друзьями?

Ильин мгновение помедлил.

– Говоря честно, так и не стали.

– А Залесскую, тогда Кирсанову, вы хорошо знали?

– Достаточно.

– Как? По учебе, общественной работе или вне студенческой обстановки?

– По учебе не сталкивались. По общественной работе – приходилось. Она была в студкоме. Я тоже. Как вы говорите, вне студенческой обстановки встречались. На лыжах ходили, летом – в походы…

– А ближе? Например, на вечеринках?

Ильин повел плечами. Мне показалось, кулаки в карманах кожанки плотно сжались. Будто даже кости хрустнули. Или это скрипнула кожа куртки…

– На ее свадьбе не гулял.

– А была она, свадьба?

– Не знаю.

– Но об их связи вы знали? Это было как раз на четвертом курсе.

Он посмотрел на меня недобро. Хмуро посмотрел. Или печально?

– Николай Гордеевич, мне кажется, наш разговор вас задевает.

– Задевает, – сказал он. – Потому что я считаю отношения между мужчиной и женщиной прежде всего их личным делом. И только их. Можно осуждать или одобрять общественное поведение человека. Но касаться интимной стороны жизни – полагаю неправильным.

– Происшедшее с Залесской вы считаете делом общественным или личным? – Я произнес эти слова намеренно жестко.

Я видел – он растерялся. Во всяком случае, ему понадобилось время, чтобы подыскать нужный ответ.

– Единственное, о чем можно говорить, – это о ее обязанности по отношению к сыну…

– И еще вопрос. Вы здесь поддерживали с Залесскими прежние отношения?

– Какие прежние?

– Мне кажется, вместе проведенные студенческие годы сближают… Тем более вдалеке от родных мест.

– А мне здесь не до туристических походов и лыжных прогулок.

– Значит, вы не встречались, например, за праздничным столом или просто не проводили вечер, вспоминая Вышегодск?

– Специально – нет. Может быть, перебрасывались несколькими фразами на улице. И все.

– С кем? С Валерием или с Аней?

– С обоими.

– Вы питаете неприязнь к кому-нибудь из них?

– Мне кажется, мои личные чувства не имеют никакого отношения к делу, – отрезал Ильин.

Резкий тон, каким были произнесены эти слова, меня немного задел. Но я постарался спросить как можно спокойнее:

– Николай Гордеевич, вы не помните, о чем шла речь на собрании работников совхоза в конце мая?

Он поднял брови.

– Когда вы выступали в клубе.

– Наверное, о посевной. Во всяком случае, не о балете.

– Отдавая дань вашему остроумию, хочу напомнить, что я приехал сюда не цветочки разводить. И копаться иной раз в чьих-то интимных отношениях для меня не хобби, а работа… На сегодня у меня вопросов больше нет.

Он, ни слова не говоря, расписался в протоколе, как мне показалось не читая, и ушел, холодно попрощавшись.

Я встал у окна, но так, чтобы меня не было видно с улицы.

Главный агроном быстрой походкой вышел из двери, надел шлем, одним рывком завел мотоцикл, сел на сиденье и рванул с места.

Растрепанный пес, который всегда дремал на крылечке конторы, от неожиданности вскочил и, сжавшись, трусливо смотрел вслед удаляющемуся мотоциклу.