Те выть не прекратили. За их ором чуть было не прозевал тяжелый топот на лестнице.

Брюнетка быстро огляделась по сторонам, заприметила большой дубовый ларь и, ухватившись за него, попробовала сдвинуть с места. Да где ей одной управиться! Лишь чуток сдвинула с места.

– Что же вы лежите аки мертвяк? Помогайте!

Поэт готов был заплакать.

– Да не стану я смотреть на вашу наготу! – крикнула дама и топнула ножкой. – Было бы на что!.. Быстрее же!

Сильно смущаясь, он метнулся к ларю, по пути подцепив штаны.

– Сюда, подпирайте дверь! – скомандовала нечаянная гостья.

Еле успели. Доски тут же начали сотрясаться от гулких и настойчивых ударов.

– Я сразу заподозрила неладное, едва увидела, что двери не запираются изнутри, – перешла на шепот брюнетка. – У вас есть оружие?

Он уже успел втиснуться в штаны, по-прежнему оставаясь с голой грудью.

– Да, конечно…

Повернулся к кровати. И оторопел: его шпагой и пистолетами завладели жаркие девахи. Э-э, да ведь и они заодно с теми, кто сейчас выбивает дверь.

– Не дурите! – прикрикнул он, намереваясь взять своих недавних амантш[4] на испуг.

Не проняло. Акулька выставила перед собой шпагу, неумело тыча поэту в грудь.

– Не подходь, курвий сын! – шипела она злой змеей.

Агафья пыталась открыть подаренный Шуваловым ларец.

– Как же он тут?..

В воздухе просвистело что-то тяжелое…

Медный кувшин ударил Акульку в висок. Та охнула, выпустила шпагу из рук и пластом упала на кровать. Из рассеченной головы прямо на белые кружевные простыни полилась тонкая струйка крови.

– Тятька-а! – истошно завопила вторая юница. – Они Акульку уби-или-и!!

Грохот на мгновение умолк. А затем в дверь заколотили с еще большим неистовством. Теперь в дело пошли топоры – еще немного – и доски не выдержат.

Не раздумывая, Иван повторил подвиг новоявленной темноволосой Юдифи, обрушив на голову второй сестры таз, предварительно окатив ее грязной водой. Агафья свалилась крест-накрест на Акульку.

– Вы к чему более привычны? – поинтересовалась «Юдифь» (или как ее?). – К шпаге или пистолетам?

– Вообще-то, я больше по другой части, – натягивая жилет и камзол, ответствовал Барков.

– Я вижу, – презрительно покосилась та в сторону кровати.

– Поэт я! – отрезал молодой человек. – Хотя шпага сподручнее.

– Ладно, – согласилась брюнетка. – Тогда я возьму пистолеты.

Оружие пришлось ей точь-в-точь по руке. Как будто было ее частью.

– Приготовились! – скомандовала. – Сейчас! Их, по-моему, человек пять или шесть будет.

– Их – это кого? – не понял копиист.

– Вы что, до сих пор не уразумели, куда попали?

– Р-разбойники! – обозвался доселе помалкивавший Прохор. – Пр-ритон!

– Вот! Ваша птица и то смекалистее будет!

Разбойничий притон?! А ведь верно. Все сходится. То-то он примечал, что дорога, по которой они ехали сюда, не больно наезжена. Словно ею подолгу никто не пользовался. И эти рыжие злые псы. Такие, если верить народным байкам, охраняют клады татей от посторонних глаз. А еще отсутствие постояльцев…

– Вы-то сами как здесь оказались?

– Не ваше дело! – зло закусила губу Брюнетта (про себя он уже стал звать ее именно так). – Итак, сейчас!..

Дверь разлетелась в щепы, и на пороге возник рыжебородый с секирой в руках. Плечом к плечу с ним стоял давешний ямщик, стискивая кистень. За ними толпились еще человека два-три. Рыжий сверкнул очами в сторону кровати и дико взревел.

– Ну, херов сын, сейчас будет тебе халва с шербетом!

Взмах секиры. Иван увернулся. Лезвие вонзилось в спинку кровати и там намертво застряло. Не сумев его вытащить, тать выхватил из-за пояса длинный узкий нож и кинулся на жертву.