– Очень просто, Вадим. Дело в том, что, как правило, при системе «бюксфлинт» один ствол делался под нарезной винтовочный боеприпас – калибра обычно 7,93 «маузер», в крайнем случае – под винчестер калибра девять.

Делали его небольшими партиями, у нас встречается редко: в моей практике – так вообще первый раз. Выпускать его перестали перед войной, так что, видимо, вещь привезли как трофей из Германии. Впрочем, могло быть все что угодно – скажем, хозяин купил ее где-нибудь в Риге еще при Союзе…

Каландарашвили вздохнул.

– Все? – осведомился майор.

– Зачем все, дорогой? – улыбнулся Эраст Георгиевич. – Есть кое-что на стрелка. Во-первых, думаю, что он не охотник – охотник обычно, когда кого-то решает убить, пользуется картечью: при хорошем выстреле рана почти всегда смертельная.

Вадим кивнул, поморщившись. Что делает крупная картечь с человеческим телом, тем более в упор, он знал достаточно хорошо.

– И еще – у стрелявшего на редкость твердая рука. Все три выстрела легли почти рядом.

– Он не выпалил одновременно? – уточнил Савельев.

– Тогда бы в груди вашего колдуна была дыра, куда и твой кулак пройдет, – покачал головой подполковник. – Кстати, вот еще – он ведь сознательно не выстрелил разом – все же страховка на случай промаха, да и звук получится слишком громкий.

– Теперь еще: смотри на это, – он бросил на стол перед Савельевым фотоснимок.

Майор не сразу понял, что это изображение нижней части торса покойного Монго, расчеркнутое карандашом.

– Обрати внимание – кинжалы воткнуты идеальным крестом. Вряд ли это делалось с помощью линейки и циркуля, – хитро прищурился Эраст. – Так что у этого человека крепкая рука и верный глаз. Имей это в виду, когда будешь его брать.

Ну и на закуску – о кинжалах. Вот тут, пожалуй, самое странное. То, что это испанские стилеты, пусть даже и ручной ковки – это само собой. Но на них не чье-то клеймо, а, между прочим, самого Эльсано. Знаешь, что это значит?

Майор лишь помотал головой.

– Это XVI век, а не что-нибудь! И не подделка – мы нашли эти вещи в каталоге.

– И сколько они стоят? – не сдержался Савельев.

– Точно сказать не могу, но сумма определенно четырехзначная. И не в рублях, само собой. Зацепок на них нет, сразу предупреждаю – ни на аукционах в последние годы не появлялись, проверили уже по Интернету, ни в списках похищенных ценностей не числятся.

Есть, правда, одна мелочь. «Перышки» определенно побывали в Карибском море. Рукоять из американского дерева и отделана черепашьим панцирем – причем все доподлинно старое: фактура, трещины, ну и все такое. И обтянуты они акульей шкурой: чтобы не скользила в руке – лучше и не придумаешь. Так что видимо, этими ножами какой-нибудь капитан Флинт резал свои жертвы. Ну, вот пока и все…

Распрощавшись с Эрастом Георгиевичем, майор вернулся к себе. Еще минут сорок он изучал протоколы допроса Варвары и этой… жрицы-стриптизерши. Потом заварил чай, но насладиться ароматным «Северным Львом» не успел.

В кабинет вошла яркая молодая женщина, чуть наклонила голову в приветствии.

– Здравствуйте! Я – Лидия Ровнина. Мне назначено на двенадцать к следователю Савельеву. Ох, простите. Это, полагаю, вы… Можно сесть? – осведомилась она.

– Да, конечно, – чуть смутился Савельев.

Но тут же уточнил:

– Вообще-то, без разрешения входить в мой кабинет не разрешается…

– Извините, – пожала плечами гостья – Я никогда раньше не бывала в милиции, кроме как при получении паспорта.

Пока свидетельница расписывалась «за дачу заведомо ложных показаний», майор внимательно изучал ее.