Свет беспрепятственно пробирался сквозь стекла, такие безупречно чистые, как будто и нет их вовсе. В ярких солнечных квадратах выстроились станки – надежные, бывалые, эдакая старая гвардия труда и упорства.

Это все красивости для передовиц и книжек, а для помощника мастера, Николая Игоревича Пожарского, все это – показуха и ерунда. В полном расстройстве и думах Колька орудовал веником и совком, собирая невидимый сор на тот случай, если нелегкая занесет Белова Ваню, вернее, мастера Ивана Осиповича, хотя ведет он себя ну чисто как пацан сопливый – все бегает, дергается. Какая-то там комиссия едет, то ли из роно, то ли из другой дыры, то ли производственники с периферии, которым позарез нужны молодые специалисты. Поэтому месяц как настаивает на ежедневной уборке и развешивании плакатиков разной степени красочности. А комиссия все едет, едет, никак не приедет, и каждый день мастер Белов устраивает по этому поводу производственные трагедии. Наступает вечер, контролеры не приезжают – и Ваня мучается как пылко влюбленный юноша.

Ну это все его «головные тараканы». А у Кольки желания были совершенно иного рода, он жаждал другого свидания – и на этот раз не с любимой, разъединственной Олей, а с бухгалтером-кассиром Татьяной Макаровной. Она с минуты на минуту должна была появиться с зарплатой и осыпать златом весь педагогический коллектив.

Кольке позарез были нужны деньги. У родителей юбилей свадьбы… ну это не потребует больших затрат. Подарок – роскошный подсвечник, прямо настоящий каменный цветок, пусть и из дерева, – Колька давно выточил, красиво упаковал и лишь иногда раскрывал, чтобы в очередной раз поразиться – надо же, как ловко получилось!

Были и еще обстоятельства. Колька теперь жил один. В конце мая Игоря Пантелеевича повысили до заместителя начальника бюро и предоставили отдельную… не комнату, а целую квартиру, хоромы о двух комнатах, плюс кухня, плюс прихожая, в которой плясать можно, и собственный туалет с ванной! Колька ходил, жмурился, приезжая к родителям с ночевкой, боролся с соблазном разбить посреди гостиной палатку, а то от простора голова кругом.

Само собой, переезжать он наотрез отказался – отец не настаивал, и мама отнеслась с пониманием, только Наташка поныла, но, получив заверение в том, что братишка будет часто-часто приезжать, успокоилась. Лишь уточнила:

– С Олей и булками? – Потому что ужасно любила булки с изюмом, которые выпекала добрая повариха школы № 273.

Колька поклялся, что регулярно будет поставлять и Ольгу, и булки.

Мама с Наташкой со спокойной совестью съехали к отцу. Вторую комнату сдали городу, в ней пока никто не жил, заперли и запечатали. Но все равно Колька жил королем – один в целой комнате.

И вот по причине одинокого бессемейного проживания вдруг резко возросли расходы. К экономике и домоводству у Кольки не было никаких способностей. Раньше было проще: получил деньжата, отдал все матери, оставив себе малую толику на текущие расходы, – вот и полное спокойствие, и достаток. А сейчас… Вроде бы и оклад повысили, а все равно не хватало. Постоянно какие-то сюрпризы: то мыло кончится, то чай, то еще какая-нибудь ерунда, без которой никак нельзя.

Когда кончалось вообще все, он приезжал к своим, и маманя подсовывала то носки, то исподнее, то свои компоты-соленья, которые закручивала в промышленных масштабах. На этом удавалось продержаться, но недолго.

Вот и теперь Колька, шаркая стоптанными ботинками, ждал милую фею, лишь по совместительству кассиршу.

Внести взносы в профсоюз, долги раздать – и все равно что-то да останется. Главное, успеть к Цукеру починить ботинки. Левый давно вопиёт о каше, вот-вот развалится, но Ромка, чудо-мастер, его приструнит, и он доживет-таки до зимы, а там и на помойку можно.