– Нет! – перебиваю. – Мы не ругались, он свалил по тихой, пока я была на даче с сестрой. Дома я нашла записку с предложением развестись. И как, позвольте узнать, нам развестись, если он исчез?

– Сын ничего такого не говорил, – ведёт рукой, приглашая на кухню. – Что у вас случилось? – старается держаться гордо, впрочем, как и всегда.

– Понятия не имею. Мы не разговаривали. Но, предположу, что сынуля так хочет порадовать вас внучатами, вот и торопится избавиться от бесплодной жены.

Свекровь заходится в кашле с чайником в руках. А я свожу брови. Матвей совсем ничего не рассказывал маме? Даже странно.

– Может, наберёте ему? А то я бы тоже предпочла побыстрее избавиться от нахлебника, – злобно растягиваю губы в подобии улыбки.

Женщина прямо на глазах бледнеет. Но просьбу выполняет. Уходит в соседнюю комнату и шёпотом что-то талдычит сынишке.

– Он приедет минут через двадцать-тридцать, – сообщает, заходя на кухню. – Ужинать будешь?

– Спасибо, уже наелась…

Скрещиваю руки на груди и в полной тишине под косые взгляды почти бывшей свекрови жду почти бывшего мужа…

– Я оставлю вас, – маман сматывается сразу, как приезжает Матвей.

– Ну, здравствуй, – продолжаю сидеть за столом и исподлобья слежу за благоверным. – Чего пропал? А то развестись предложил, а в загс пойти не можем, трубку не берёшь.

– Я тут это, – мямлит и треплет волосы, усаживаясь за стол, – подумал, я погорячился. Не надо нам разводиться. И детей не надо. Давай кошечку заведём? – поднимает на меня самые печальные глаза, что я только видела в жизни.

Столбенею и ничего не могу ответить. Он с какой луны упал? Я целый месяц приучала себя к мысли, что развожусь, что буду одна, а он выдаёт такое. Я бы, может, и закрыла на всё это глаза, но что-то не хочется, хочется устроить всемирный потоп из слёз и утопить в нём благоверного.

– Может, ещё и любишь? – шиплю.

– Люблю.

– Кого? – смеюсь.

– Тебя, – пожимает плечами.

– Себя ты любишь и больше никого! – подскакиваю и безумно хочу влепить Матвею пощёчину, но держусь, сжимая кулаки и впиваясь ногтями в кожу. – В понедельник в девять жду в центральном загсе, госпошлину сам оплатишь, раз уж идея убежать из семьи тебе принадлежала!

– Люд, – встаёт следом, – давай спокойно поговорим.

– Где ты был, когда я предлагала спокойно поговорить? Когда мне диагноз ставили? Куда исчез, когда так был мне нужен? Ты сам предложил разорвать наши отношения. Я целый месяц обдумывала твоё предложение и приняла его. Дороги назад уже нет, – осматриваю мужа и понимаю, передо мной стоит незнакомый мужик, – мы стали чужими, мосты сожжены. Я уже никогда не смогу доверять тебе и жить с тобой под одной крышей, – чувствую, голос дрожит и на шёпот срывается. – Прости, – стараюсь звучать гордо, – в понедельник в загсе.

Не дав возможности ответить, ухожу. Почти убегаю, хлопнув напоследок дверь. Лифт не жду, сбегаю по лестнице, только за мной никто не гонится.

Падаю за руль, а меня смех раздирает. От кого убегала? Никому я не нужна. Матвей, поди, работы опять лишился и понял, что, кроме меня, такой дуры, никто его содержать не будет. Но дура поумнела…

***

В понедельник муженёк как штык в девять часов уже в загсе. Удивляет и радует одновременно. И пошлину оплатил. Я в шоке, но виду не подаю.

Пишем заявление, и я с чистой совестью еду на работу, где ждёт меня очередной бедлам. С Матвеем не разговариваю, да и он не стремится больше беседы со мной заводить. Ломаю голову, что это за откровения о любви были у маман.

А потом плюю с высокой колокольни на всё это и погружаюсь в дебри рабочих бумаг. Телефон тринькает, и мне прилетает сообщение от мелкой – мои в гости вечером хотят приехать. Плыву в дебильной улыбке – вот и огорошу родню новостями. Главное, чтобы маму удар не хватил.