Она сосредоточенно нахмурилась, словно тщательно перебирала в себе страницы памяти. Тори покосилась на чашку с белым улуном. Чай, конечно, давно остыл. Она уже приподнялась, чтобы сделать Вире новый, когда та очнулась, вынырнув из воспоминаний.

– Один раз Дина обмолвилась. «У нас в…»… Как же там? Нежное такое название, укачивающее. Что-то вроде… То ли лебедь, то ли колыбель… Ты же знаешь, ее сложно было понять, только если на бытовые темы что-то. А уж незнакомое название… Прости, я не разобрала.

Вира виновато развела руками.

– А что у них там? – Тори опять села, позабыв о намерении освежить чай.

– Так не договорила. Я ей, кажется, рассказывала о том, какое вкусное мороженое в конце восьмидесятых в нашем городе продавали. Она тоже принялась вспоминать.

– Вы любили мороженое? – удивилась Тори.

Она слышала об этом в первый раз.

– Я вообще была жуткая сладкоежка, – улыбнулась Вира. – Пришлось отказаться от сладкого, когда попала в инвалидную коляску. Двигаюсь мало, меня бы уже разнесло вширь сверх всякой меры. А мне, деточка, в любом положении хочется выглядеть привлекательно. Я же – женщина.

– Жаль, что вы не разобрали название этого «лебедя», – вздохнула Тори.

– Тогда это не казалось мне важным. Если человек о чем-то не хочет говорить, то он имеет на это право, я считаю. Лезть в душу без мыла – не в моих правилах.

– Ну да, – Тори согласилась. – Знать вы не могли. И Дину Егоровну и в самом деле понять было довольно сложно. Кстати, Алексей Георгиевич говорил, что до трагедии она с ума сводила волшебным голосом. Завораживающим. Он поэтому и занялся феноменом таких тембров. Хотел разобраться, как вернуть звучание, если Дина Егоровна вылечит связки. Он в это свято верил. Так влюбился в ее голос когда-то, что всю жизнь этому и посвятил. Хотя, насколько я понимаю, он наукой занимается, а как только дело касается Дины Егоровны, у него всякое рацио отключается. Начинается просто сплошная мистика с эзотерикой.

– Мистика… – задумчиво протянула Вира. – Знаешь, мне вот это вот все сейчас явно напоминает образ русалки-сирены. Манящий голос прекрасной девы. Но… Тот, кто слышит ее пение, бросается в воду и, в конце концов…

Она неожиданно замолчала.

– Погибает? – продолжила Тори. – Как Алексей Георгиевич?

Ну, жизнь в переносном смысле у нейроанатома и впрямь почти пошла под откос.

– Возможно, не только он один, – вдруг серьезно сказала Вира. – Если мы подумаем в этом направлении, то окажется, что в юности Дины произошла какая-то странная история. Довольно трагичная и судьбоносная, раз ей пришлось всю жизнь скрываться от кого-то. Все такие истории заключаются в трех «К»: кровь, кровать, кошелек. Деньги здесь не при чем…

Тори кивнула. Дина Егоровна и деньги? Они никогда рядом не лежали.

– Остается кровать и кровь. То есть любовь и смерть. Возможно и то, и другое вместе.

– И что это могло быть? – Тори искренне не понимала.

Виру уже несло в любимом ей направлении. Никто из знакомых Тори, конечно, так глубоко не жил в мифах. И никто не так явно не сплетал настоящее со сказочным прошлым. Вира словно жила на стыке двух, на первый взгляд, совершенно параллельных миров.

– По мотивах легенд, на которые накладывается образ сладкоголосой девы, кто-то мог разбиться о скалы, ринувшись в поток прекрасной песни. В аллегорическом смысле, конечно. Мы не знаем, какой Дина была в юности, но судя по безумной любви, которую через всю жизнь пронес ее «Лешик», явно очень особенной.

– Настоящий роман, – с чувством сказала Тори. – Просто необыкновенной интересности. Если бы мы наткнулись на эту историю не в тот момент, когда пропала Леська, а я с ума схожу от попыток догадаться, куда она подевалась…