— Ты когда-нибудь занимался гимнастикой на воздушных полотнах?

Так, подсознание, ты почему не так активно бастовало, когда у меня отказал мозг?

По словам Дианы, в Большом Московском цирке есть пять сменяющихся при помощи механизма манежей и один тренировочный для отработки трюков. Пока мы шли, она провела меня к ним, показывая один за другим: конный, ледовый, иллюзионный, водный и световой. Зрительский круглый зал с оранжевыми креслами и сценой в центре, а также звукорежиссерскую ложу наверху со всей аппаратурой.

На какую-то долю секунды я ощутил себя ребенком. Странное чувство, будто получил долгожданный подарок, но не знаешь, что с ним теперь делать. Уже вроде бы вырос, но чувство удовлетворения согревает душу.

За кулисами дальше по светлому коридору мы прошли к бутафорскому цеху, здороваясь с работниками цирка, которые охотно показывали будущий реквизит. Шум столярного цеха, куда мы заходить не стали, был слышен издалека: они готовили что-то к новому представлению. К животным идти не стали. Несмотря на мое равнодушие к этим живым меховым шубкам, разглядывать глазастых оленей и лошадей в вольерах не очень хотелось.

— За ними идет специальный уход, — пояснила мне Диана, пока мы шагали в сторону тренировочного зала. — Хотя я считаю, что русский цирк может давно обходиться без животных в представлениях.

— Не знаю, никогда в таком ключе о них не думал, — пожал плечами, рассматривая плакаты и различные стенды на стенах.

— Люди и животные в неволе очень часто похожи. Просто наша клетка не столь явно видна, — она оборачивается, подмигивая мне, и я задыхаюсь от неведомого чувства.

Как этой женщине удается угадывать все мои подсознательные мысли? Она телепат? Или я настолько хорошо читаем?

— Ты здесь работаешь? Или работала когда-то? — задаю очередной вопрос прежде, чем мы входим в просторное помещение. Диана разворачивается ко мне лицом, обхватив пальцами косяки, и, чуть качнувшись вперед, мурлычет:

— Все может быть. Но разве сейчас это имеет значение? Располагайся, — она делает приглашающий жест, а я, все еще ничего не понимая, вхожу внутрь.

Ничего особенного. Та же круглая сцена, покрывая каким-то мягким светлым напольным покрытием: ковер или ковролин. Рядом валяются трамплины с батутами, а сверху под куполом установлена конструкция, от которой у меня все внутри сжимается. Канаты, веревочные лестницы, кольца, полотна из гладкой блестящей ткани и еще с десяток штук, пробовать которые я бы не решился даже под страхом смерти.

Лучше сразу пулю в лоб, чем ползти наверх без подготовки. Я же не идиот. Жить лучше, чем умереть.

— Подождешь меня? Сейчас переоденусь и спустимся, — Диана исчезает в проеме раньше, чем я успеваю что-то сказать. Пока озадаченно оглядываюсь со смотровой площадки, где сейчас нахожусь, невольно мелькает мысль о том, что мне тут нравится.

Надо было в детстве сбежать из дома в местный цирк. Возможно, был бы тупее, но чуточку счастливее.

Опираюсь на перила и перегибаюсь, рассматривая сам манеж. Рядом со мной болтается канат, и глупая мысль посещает голову — схватиться за него да спрыгнуть по-мальчишески вниз. Пальцы непроизвольно тянутся к жесткой веревке, когда воспоминания накрывают голову за секунду до того, как я соприкасаюсь с ней.

«Хорошие мальчики должны знать свое место», — слова дедушки в голове, а перед глазами лица родителей. Испуганный взор отца с мечущимся взглядом, пока грязный шнурок от кроссовка впивается в горло с силой. Рядом рыдает мать, качаясь из стороны в сторону и закрывая руками уши, будто не желая слышать мои хрипы, пока я цепляюсь пальцами за дорогой ворс нашего ковра. Он мягкий, но от постоянного трения голыми коленками кажется, будто подо мной наждачка, сдирающая в кровь кожу.