И все же он шел, протаптывая тропу меж деревьев, нарушая одним своим присутствием безмолвное великолепие угнетающего кровавого леса. Тархельгас шел прямо, не оглядываясь, не думая обо всех опасностях, скрывающихся за деревьями. В голову не приходила даже мысль, что в этот самый момент жертвой мог быть он. Голоса убеждали, что сегодня Тархельгас стал охотником и добыча от него не уйдет.

За исключением звука собственных шагов тишина словно бы пропитала все, начиная от верхушек деревьев до воздуха и снега. Стоял полный штиль.

Пройдя опять-таки приличное расстояние, Тархельгас был вынужден передохнуть. Оперевшись на ствол, он сплюнул и, отдышавшись, собирался идти вновь, когда заметил блеклую желтую точку, мерцающую в алом свете луна.

Сомнений не оставалось – он настиг своих жертв.

Затянув дополнительными ремнями щит на левой руке, Тархельгас на этот раз отдал предпочтение топору и только после стал медленно двигаться к цели. Биться придется в снегу, поэтому лучше приберечь силы для схватки.

Он не мог видеть этого со стороны, но, двигаясь меж деревьев, он словно слился с лесом, став его частью. Будто был рожден под этим небом и в этих снегах, являясь продолжением котлов.

Подкравшись к избе так близко, насколько это было возможно, Тархельгас замер и приготовился. До него стали доноситься лишь отголоски бурного веселья, что происходило внутри, но уже только по нему стало понятно – банда Одноглазого не сильно беспокоилась о преследователях. Будто были уверены, что все уже сошло им с рук.

В десяти шагах от входа в избу стоял один человек, чувствовавший себя чересчур вольготно. Тот не смотрел по сторонам, занятый больше раскуриванием забитой трубки.

Тархельгас припал на одно колено, наблюдая за постовым. Крепко сжав древко топора, Тибурон только сейчас задумался: что он вообще тут делает? Что собирается сделать? Как пришел к тому, что вновь готов убить, но не защищая крепость, а ради себя?

«Если есть хоть один шанс, что они причастны к смерти твоей возлюбленной и ребенка, – голоса громогласно заявили о своем недовольстве, вызывая физическую боль, – ты не имеешь права колебаться! Нельзя дать им уйти!»

– Я не знаю наверняка. – Он закрыл глаза, тряханув головой в надежде заглушить их.

«Так спроси их!»

Голоса взревели с такой силой, отозвавшись тысячным эхом, что Тархельгас, не отдавая отчета в своих действиях, с криком поднялся с колена, метнув топор.

Свист металла, рассекающего воздух, глухой чавкающий удар – и мужик падает в снег, так и не поняв, откуда пришла смерть.

Постовой не успел издать ни малейшего звука.

Зато в десяти шагах от того места, где упало тело, раздался внезапный крик:

– На нас напали! Охотник!

Бандит, которого Тархельгас не заметил. Упустил из виду. Однако что он менял, если Тибурон и без того сам себя выдал?

На ходу выхватывая меч, Тархельгас столкнулся с противником, решившим пойти против него в одиночку.

Первый резкий удар он принял на щит, затем атаковал коротким замахом в голову, но натолкнулся на меч бандита. Пришлось отступить назад. Сначала вынужденно, потом намеренно – четко по старым следам.

Бандит пошел в атаку по наитию, но тот явно провел не так много боев в снегу в отличие от стража. Противник потерял скорость при наступлении и нанес выпад снизу, который также врезался в щит.

Тархельгас оказался куда опытнее и, блокировав предсказуемую атаку, отточенным косым ударом снес треть головы. Быстрая смерть, которую стражник не успел осмыслить.

Из избы вывалились шестеро бандитов, включая и Одноглазого, но Тархельгас не различал их лиц. Они были безлики для него. Он оценивал противника согласно оружию, с которым тот пойдет в атаку. Так, как делал это в крепости.