Должно быть, шел уже третий лик, как его держали в сырой камере где-то в подвалах дознавателей. Или больше.

Он не мог сказать конкретно, сколько времени провел без сознания, поэтому оставался в полном неведенье, что происходит. К нему никого не пускали, и за исключением старого безмолвного смотрителя, который один раз в лик оставлял у камеры отвратительные помои, Тархельгас не видел ни души.

Он не мог спать, есть или хоть как-то успокоить дикий хор голосов в голове. Ночью становилось до омерзения холодно, так что к голому камню невозможно было прикоснуться, а днем камеры наполнялись зловоньем столичных нечистот, выворачивая наизнанку.

Здесь не нашлось места ни лежанке, ни одеялу или хотя бы сухой соломе. Нужду приходилось справлять в одном из углов, а о других малозначимых неудобствах он и вовсе перестал думать. На пятый лик Тархельгас привык к смраду, а сдавшись под напором голода еще через лик, принялся за похлебку, от которой несло тухлой рыбой.

Постепенно он начал привыкать ко всему. Ко всему, кроме холода, от которого легкая тренировочная рубаха, в которой его и бросили сюда, практически не защищала.

Однако, несмотря на все тяготы и лишения, Тархельгас не сдавался и не падал духом, веря до самого конца в свою невиновность и в то, что каста вызволит его из заточения. Ведь как-никак Тибуроны славились своим умением выживать вопреки логике и здравому смыслу. Это было заложено у них в крови.

И вот когда одиннадцатый лик шел к своему завершению, а камера стала вновь отдавать ледяным дыханием грядущей зимы, к нему наконец пришли.

Сначала он различил лишь тонкую фигуру в черном плаще и капюшоне, наблюдавшую за тем, как он ходил по камере в попытках согреться. Тархельгас окликнул человека, слабо надеясь, что ему ответят, или, хуже того, он боялся, как бы эта тень не была игрой сознания, которое постепенно утрачивало стойкость.

Человек молча подошел к клетке камеры и, остановившись от нее в паре шагов, снял капюшон.

Принцесса Астисия из дома Бруджаис от касты Роданга. Он ожидал увидеть ее многим раньше. Предполагал, что, оболгав его, она захочет просто преподать ему урок. Отомстить. Но девушка выжидала нарочно, заставляя страдать.

Тархельгас мог понять ту бурю эмоций, которая заставила ее пойти на столь подлый обман. Подобное свойственно если не всем, то многим. Однако, чтобы прождать одиннадцать лик, требовалась твердая решимость и холодный расчет, которого он раньше не замечал в ней.

А знал ли он ее?

Неужели с девушкой, молча наблюдавшей за его страданиями, и той, с кем он проводил вечера в королевском крыле библиотеки, было что-то общее?

Тархельгасу пришлось заговорить первым.

Он старался унять дрожь тела от холода и слабости и злость в голосе от ее безразличия. Юноша даже сейчас вел себя в соответствии с кодексом, посчитав глупым терять над собой контроль, когда пребывание в камере подходило к концу.

– Причины столь радикального поступка с твоей стороны мне понятны, но шутка начинает затягиваться.

Принцесса не ответила, и он продолжил:

– Будет разбирательство, и тебе никто не поверит.

– Уже поверили, – заговорила девушка. Тихо, но торжествуя над побежденным Тархельгасом, который еще не догадывался о своем полном разгроме. – Мать знала про наше общение. Как ты оказывал мне знаки внимания, искал встречи, а потом тебя словно подменили.

Вдруг ее лицо, такое холодное и отстраненное, изменилось, и она начала плакать, говоря сквозь слезы: