Когда франк и германец, и особенно брат-славянин —
всяк громил и крушил черепа иудейским младенцам.
Эта соль, эта горечь. Народ этот вечно гоним,
и от Мертвого моря куда ж ему бедному деться.
Нет же – позже: когда шесть мильонов людей
были втоптаны в прах, их тела сведены до утиля.
Он – Творец и, конечно же, все углядел.
Ну – предвидел в веках. И… слеза покатилась.
Так ведь мог уберечь – сам себе поумерить печаль.
И тогда на Земле, может быть, все случилось иначе.
Ах, вы бросьте! Он вымыслил так изначаль…
Он – Творец, а творцы, как известно, над вымыслом плачут.
Ублажи меня снегом, Декабрь
Ублажи меня снегом, Декабрь.
Синим снегом меня освежи!
И сугробы пусть лягут лекалом,
по которому чертится жизнь.
Пусть невзгоды пройдут по касательной —
обожгут – и опять в никуда.
Знаю-знаю, что есть обязательно
завиток под названьем Беда.
Напои меня светом, Декабрь,
под закуску бесплодных идей,
когда я на мосточке Де Калба[6]
черствой булкой кормлю лебедей.
Вот беспечно плывут Шипсхэдбеем —
нет мороза и снег не упал.
Вопросительно выгнуты шеи,
как… обрывки житейских лекал.
Как злобно ливень лупит снег!
Как злобно ливень лупит снег!
Ведь вроде оба – с поднебесья…
Меж ними там различий нет.
Но что-то в брате ливень бесит.
Что так же бел он и пушист,
хоть оба пали?.. Сам собою
стремится ливень заглушить
самосознание изгоя.
А ведь у них круговорот:
водой сольются и – на небо…
Там кто-то, видно, разберет:
кому – в дожди, кто – станет снегом.
Возможно ль падать, не ярясь,
коль время выпадать в осадок?
Не втаптывая чистых в грязь
от невезухи, от досады?
О, Каин с Авелем весны!
Живу, влюблен. Но вижу это —
и ощущаю боль цены
за посещение планеты.
Синий ветер печали
Синий ветер печали, он уже не срывает мне крышу.
Он с годами слабел и теперь уважительно тих,
даже нежен, как будто не дует, а благостно дышит,
колыхая дыханием ветви голые нервов моих.
Синий ветер печали, он сошел с моего Синегорья.
Я стремился к вершине, но льдом ее был обожжен.
И не понял тогда: это счастье мое или горе —
от пришедшего сразу уменья не лезть на рожон.
Синий ветер печали от взгляда моей Синеглазки.
Помню, как он темнел, но потом стал едва голубым.
Вот тогда я нашел среди многих законов негласных:
не пытайся любить, если ты навсегда нелюбим.
Синий ветер печали от потери друзей закадычных,
от дележки мечты, как коврижки, заначенной впрок.
Можно сколько угодно о дружбе до гроба талдычить,
только белая скатерть упирается прямо в порог.
Синий ветер печали от рук, мне махавших прощально,
от турбин самолетов, от резвых фривейных машин.
Он взрывался порою порывами брани площадной
тех, кого измерял я на свой бесполезный аршин.
Синий ветер печали от ночи, пришедшей внезапно…
Нет, еще погоди!.. Видишь? Это зари окоем…
Ветер благостно тих, но устойчиво дует на Запад.
И уже не печалься: все это уже не твое.
Дефиле без филе
В моем шкафу под дюжину костюмов —
от лучших фирм и ношены чуть-чуть…
Зависли бесполезно и угрюмо
как возмещенье юности причуд.
В моем шкафу под дюжину скелетов.
Обглоданные совестью моей,
все ждут меня, чтоб вместе кануть в Лету,
куда нас отнесет Гиперборей.
Мой шкаф – walk in, но я вхожу нечасто.
Зачем, коль не вылажу из джинсы,
коль нет резона совершать причастье
и повторять себе, что сукин сын?
Наверное, им скучно без вниманья?..
Но нет, почти уверен, ночью гроз
один скелет нарядится в «Armani»,
другой – в DG, а третий – в «Hugo Boss».
Четвертый присмотрел себе «Cardin»’а,
На пятом «Valentino» – как влитой,
шестой – «Louis Vuitton» (увы – подделка),
седьмой – «Brioni» с жилкой золотой.
А эти кости предпочтут Lacoste