Все ясно. Значит, администрация клуба приняла решение, что в тишине могут сидеть только те посетители, у кого есть много денег. Те, у кого их мало, в обязательном порядке должны слушать неандертальскую музыку.

Появляется официантка.

– С чужим пивом к нам нельзя, – с ходу заявляет она Калугину, который поставил на стол стаканчик с остатками пива.

– Это не чужое пиво, – смеется Калугин. – Это мое. Я его купил на свои деньги.

Официантка игнорирует его шутку и умоляюще затягивает:

– Ребя-я-ята, меня оштрафуют.

– Ладно… – милостиво соглашается Калугин и залпом допивает пиво.

Мы все наперебой заказываем, кто – пиво, кто – водку. Потом сидим, разговариваем, и вскоре мне нужно отлучиться. Когда я подхожу к клубному туалету, то обнаруживаю, что надписей, удостоверяющих, что это дамская комната, а это – мужская, на дверях нет. Я растерянно застываю, не зная, куда податься. Тут меня кто-то трогает за рукав.

– Вам – туда! – Девушка в белом платье гостеприимно показывает мне на левую дверь и добавляет: – Не беспокойтесь: там – мужчины, я там только что побывала.

Стены туалета на удивление чистые. Если не считать таинственной надписи “МЫ – КЕЛЬТЫ!”, оставленной кем-то на двери кабинки.

Потом я возвращаюсь к нашему столику. Все уже ведут оживленный разговор. Калугин начинает рассказывать, как его недавно забрали в милицию.

– Безобразие! – возмущаюсь я. – За что они тебя?

Калугин разводит руками и сообщает:

– В протоколе было записано: “Угрожал соседу по квартире холодным оружием и кричал: “ты – покойник”.

Друзья Калугина начинают смеяться. Все они приехали из Эстонии, и, видимо, там такое происходит нечасто.

– А каким оружием? – деловым тоном уточняет один из них.

– Молодежь! – раздается вдруг пьяный голос откуда-то слева. Там сидит мужик лет пятидесяти, весь взъерошенный с красной выпученной физиономией. Когда мы сюда зашли, он мирно спал, уронив голову на сложенные на столе руки. Спал, а теперь проснулся.

Мы все старательно делаем вид, что не обращаем на него внимания. Но нашего пьяного соседа это, похоже, еще больше раззадоривает.

– Молодежь, кому говорю! – повторно ревет он, обращаясь уже явно к нам. Мы по-прежнему притворяемся, что его не замечаем.

– Я не поял… куда говорю?! – не унимается пьяный. – Я тут чё? Ни с кем чё ли?

Наш разговор сам собой прерывается.

– Дед, – рассудительно говорит ему Калугин. – Остынь! Ты это… вот что… символ веры знаешь?

Я внимательно всматриваюсь в “деда”. Ежели такой, к примеру, в церковь войдет, то, конечно, первым делом стянет шапку и перекрестится со всемордовским усердием. Но “Символ Веры” он явно не знает. А сейчас “деду” позарез требуются собеседники. Он поднимается, качаясь, делает несколько нетвердых шагов и с пьяной ухмылкой обнимает за плечи Люсю.

– Де-ву-шка! – громко произносит он и сует к Люсе свою физиономию.

Люся вдруг резко встает и оказывается чуть ли не на голову выше пьяного. Она делает знак, чтобы мы не вмешивались.

– О! – нетрезво восторгается “дед”. – Вот так… девушка!

– Девушка? – переспрашивает Люся и громко щелкает жвачкой. – Сейчас девушка, а через пять минут буду свидетельницей. А вы, гражданин, – Люся резко тыкает пьяного пальцем в грудную клетку, – будете потерпевшим! Понятно?!

Широкая ухмылка на лице мужика тускнеет и сменяется слегка испуганной гримасой. Показывая грязные ладони – типа я тут никого не трогаю, – он, молча, пятится к своему столику. Проводив его безучастным взглядом, Люся садится на место. Все смотрят на нее с уважением.

– Your wife is pretty tough, – испуганно шепчет мне на ухо один из эстонцев.