– Чёртова задница! – потрясённо воскликнул штурман. – Да этих финвалов голов триста!

Капитан приказал обстенить паруса, и шхуна медленно встала, а когда топот ног команды стих, джентльмены услышали китов. Именно услышали, только это был не рёв и не голос китов, а скорее их могучее фырканье – очень характерный и довольно сильный звук, напоминающий звук выпускаемого под большим давлением пара. Эти звуки окружали шхуну со всех сторон и ясно слышались в густеющем тумане.

– Первый фонтан, который выпускает финвал или, как по-другому его называют, сельдяной кит после длительного погружения – самый мощный, – сказал капитан. – И напоминает он довольно стройную колонну высотой до тридцати футов, расширяющуюся в верхней части. Длится такой выдох до пяти секунд. В спокойном состоянии сельдяной кит выпускает до шести таких выдохов с интервалом до шестнадцати секунд и находится он у поверхности до двух минут.

Тут капитан покосился на явно взволнованного штурмана и сказал:

– Я думаю, мистер Пендайс, этим китам нет до нас никакого дела… Они, скорее всего, кормятся рыбой… Перестаньте беспокоиться… Я уверен, что они нас не потопят.

– Но, сэр, – начал, было, говорить штурман.

– Ну что мы можем сделать? Взлететь? – перебил его капитан. – Они окружили нас и взяли в кольцо… Ну, прикажите принести побольше фонарей на палубу.

– Ах, сэр, в том-то и дело, что ничего не можем сделать, – жалобно проговорил штурман. – Сколько добра в море пропадает… Ведь какая манипуляция!

И штурман Пендайс бросился выполнять приказание. Скоро шхуна осветилась так, как никогда, наверное, до этого не освещалась. Зрелище получилось необыкновенное. И вокруг призрачно освещённой шхуны кругами ходили киты – это было видно в наступающих сумерках, когда небольшой ветер разгонял туман. Финвалы ныряли, показывая голову, гладкую круглую спину со спинным плавником, они выгибали всё тело, выгибая хвост, но не вытаскивая из воды его лопастей, и хвостовой стебель медленно исчезал в воде, словно вращаясь. Перед нырянием они делали последний продолжительный вздох, набирая запас воздуха.

Поднимались на поверхность финвалы очень отлого, выставляя напоказ, в одной плоскости, всё своё огромное тело, но ещё раньше, чем появлялась голова, появлялся фонтан воды и воздуха, и только потом показывалась верхняя часть головы с открытыми дыхалами и верхняя часть спины. На поверхности моря, вдохнув свежего воздуха, они двигались плавно, и все их движения были наполнены удивительно естественной грацией, а рядом ныряли, вздыхали, поднимались и исчезали в тумане другие такие же киты.

– Какие удивительные животные, – зачарованно прошептал мистер Трелони.

Ему никто не ответил. И тут со стороны квартердека они услышали хриплый голос штурмана, который напористо говорил кому-то:

– Дурья башка… Да сало кашалота гораздо толще и твёрже, чем сало полосатика.

– Зато финвал крепче на рану, – задорно ответил штурману боцман Бен Ганн.

– Да твой финвал сразу тонет после загарпунивания, как отдаст концы, – явно горячась, вскричал штурман.

– Зато из его хвостовых плавников получается отменное заливное, – не сдавался боцман.

– А кашалот, мать твою так! – вскричал штурман Пендайс, потом замялся, видимо, не зная, что ещё сказать, наконец, нашёлся с ответом и выпалил: – А кашалот красив, как новая посудина с золотом в трюме.

Боцман на это уже ничего не ответил, видимо, сражённый последним доводом штурмана, а, может быть, спор просто затих, отнесённый ветром. Улыбающийся Платон опять поднял фонарь над головой джентльменов, но уже совсем стемнело, и в море ничего не стало видно.