Стены просторной гостиной увешаны многими десятками фотографий – голографических, цветных стереобъемных и даже черно-белых плоских, стилизованных под двадцатый век. На большинстве из них красовался сам Ростокин. В пейзажах чужих планет, на фронтах многочисленных земных войн, где ему довелось побывать, просто в разных достопримечательных местах. Чувствовалось, что этот парень относился к себе хорошо, был фотогеничен, умел позировать, и собственные многочисленные изображения его отнюдь не раздражали. Контрразведчик не видел в этом ничего нарциссического. Журналист явно жил полной жизнью и хотел, чтобы память о пережитом всегда была перед глазами.

Будь он одноглазым кривобоким карликом – тогда, конечно, не стоило бы ежедневно любоваться, а так – отчего и нет? Меньшую часть коллекции занимали изображения девушек, скорее всего, тех, над кем он одерживал победы или просто встречался в обстоятельствах, заслуживающих запечатления. Все они были очень недурны собой, но центральная роль отводилась одной – его последней подруге Алле Одинцовой-Варашди, с которой он и исчез бесследно и которая интересовала службу Суздалева едва ли не больше, чем сам Ростокин.

В кабинете полки забиты книгами на нескольких языках, библиотека богатая, но бессистемная: ни алфавитный, ни тематический принцип расстановки не выдержан. Рабочая библиотека журналиста, который не знает, что ему потребуется в следующий раз, достает книгу, когда нужна, и ставит куда придется. Но обычно такие люди, как «репортер», обладают великолепной памятью, обходятся без каталогов.

Еще у Ростокина имелась неплохая коллекция холодного оружия разных времен и народов и множество сувениров, какие люди привозят из дальних странствий. Ценных только для их владельца. Вот, пожалуй, и все в доме, что характеризовало личность «поднадзорного». Остальные предметы были вполне стандартными, приобретены исключительно для удобства жизни, а не из каких-либо других соображений.

Пока Арнаутов производил первичный осмотр, инженеры – то восхищенно, то удивленно присвистывая, обмениваясь понятными только им терминами – вплотную занялись компьютерным терминалом. Удивительно, но и здесь прижилось иностранное название, хотя Россия в создании электронно-вычислительной техники от западных стран никогда не отставала. Просто, наверное, слово удачное подвернулось. Отечественные аналоги как-то не прижились, в отличие от самолета, вертолета, пулемета и так далее. «Вычислитель» – не совсем про то, ЭВМ – тоже, поскольку функция именно «вычисления» здесь не самая главная. Были попытки использовать «электронный мозг» – длинно и нарочито. Так и остался – «компьютер», приобретя, впрочем, как и другие иноязычные термины, несколько другой смысловой оттенок.

– Что-то интересное нашли? – осведомился полковник, подходя. Сам он в этих делах не разбирался, умел только кнопки нажимать на пульте аппарата, включенного в общую сеть, в пределах познаний, полученных на месячных курсах. А что там внутри, как и почему работает – никогда не интересовался.

– Да уж, Анатолий Степанович, – оторвал глаза от вскрытого ящика процессора старший инженерной группы, низкорослый мужчина лет под пятьдесят, чем-то похожий на скульптурный портрет Сократа. – Интересный у вас клиент. Мало того, что такие модели никогда в открытую продажу не поступали, их и у нас в управлении нет. По причине запредельной избыточности характеристик. Не всякий звездолет таким оснащен. Все операционные блоки – на крюгерите!

Это было сказано таким тоном, как если бы обнаружилось, что унитаз у Ростокина золотой, инкрустированный бриллиантами.