Я рассмеялся.

– Разумеется, я не пожертвую их на строительство церкви или больницы; я даже не организую бесплатную библиотеку, потому что такие учреждения, помимо того что становятся центром заразных болезней, обыкновенно поступают под начало комитета местных торговцев, которые осмеливаются считать себя судьями в литературе. Дорогой князь, я хочу тратить деньги на свое собственное удовольствие и полагаю, что способов для этого найду в изобилии.

Риманец отмахнул дым своей сигары рукой, и его темные глаза засветились особенным ярким светом сквозь носящийся в воздухе серый туман.

– С вашим состоянием вы можете сделать счастливыми сотни людей, – заметил он.

– Благодарю, сперва я сам хочу стать счастливым, – ответил я весело, – я, наверно, кажусь вам эгоистом: я знаю, вы – филантроп, а я нет.

Он продолжал испытующе глядеть на меня.

– Вы можете помочь вашим собратьям по литературе…

Я прервал его решительным жестом:

– Этого, мой друг, я бы никогда не сделал. Мои литературные собратья давали мне пинки при каждом удобном случае и старались изо всех сил помешать мне заработать средства к существованию. Теперь мой черед толкать их, и я покажу им столько же милосердия, помощи и симпатии, сколько они показали мне!

– Месть сладка! – процитировал он сентенциозно. – Я бы порекомендовал вам издавать перворазрядный журнал.

– Зачем?

– Нужно ли спрашивать? Подумайте об удовольствии, которое вы будете испытывать, получая рукописи ваших литературных врагов и возвращая их обратно, бросая их письма в корзину для негодной бумаги и отсылая назад их поэмы, романы и политические статьи с заметкой на оборотной стороне: «Возвращают с благодарностью» или: «Для нас не подходит». Вонзить нож в ваших соперников анонимной критикой! Радость дикаря с двадцатью скальпами у пояса померкнет в сравнении с этим! Я сам был когда-то редактором, и я знаю!

Я рассмеялся над его горячностью.

– Мне кажется, вы правы, – сказал я, – я сумею основательно занять мстительную позицию! Но занятие журналом будет слишком хлопотно, слишком свяжет меня.

– Вам не обязательно им заниматься! Последуйте примеру всех крупных издателей и совершенно отстранитесь от дела, но получайте выгоду! Вы никогда не увидите настоящего редактора передовой ежедневной газеты, а только побеседуете с его помощником. Действительный же редактор находится, смотря по сезону, в Шотландии, в Аскоте или зимует в Египте; предполагается, что он отвечает за все в своем журнале, но обыкновенно он последний, кому что-либо о нем известно. Он доверяет своему штату, иногда весьма плохой подпоре, а когда его сотрудники оказываются в затруднительном положении, они выпутываются из него, говоря, что не могут ничего решить без редактора. А редактор тем временем преспокойно развлекается где-нибудь за тысячу верст. Вы можете обманывать публику так же, если хотите.

– Я бы мог, но я так не хочу, – ответил я, – если бы у меня было дело, я бы не пренебрегал им. Я люблю все делать основательно.

– Так же, как я, – произнес быстро Риманец, – я сам всегда проникаюсь делом, и за что бы я ни брался, я делаю со всей душой!

Он улыбнулся, как мне показалось, иронически.

– Итак, как же вы начнете пользоваться наследством?

– Прежде всего, я издам мою книгу, ту самую, которую никто не хотел принять. А теперь я заставлю Лондон заговорить о ней.

– Возможно, что вы это и сделаете, – сказал он, глядя на меня полузакрытыми глазами сквозь облако дыма. – Лондон любит толки. Особенно о некрасивых и сомнительных предметах. Поэтому, как я вам уже намекнул, если б ваша книга была смесью Золя, Гюисманса и Бодлера или если б имела своей героиней «скромную» девушку, которая считает честное замужество «унижением», то вы могли бы быть уверены в успехе в эти дни новых Содома и Гоморры. – Тут он вдруг вскочил, бросил сигару и встал передо мной. – Отчего огненный дождь не падает с неба на эту проклятую страну? Она созрела для наказания – полная отвратительных существ, недостойных даже мучений ада, на которые, как говорят, осуждены лжецы и лицемеры! Темпест, если есть человеческое существо, которого я более всего гнушаюсь, так это тип человека, весьма распространенный в наше время, – человека, который облекает свои мерзкие пороки в платье широкого великодушия и добродетели. Такой субъект будет даже преклоняться перед потерей целомудрия в женщине, потому что он знает, что только ее нравственным и физическим падением он может утолить свое скотское сластолюбие. Чем быть таким лицемерным подлецом, я предпочел бы открыто признать себя негодяем!