С Варей моей как-то совсем неожиданно получилось. Я ей от чистого сердца предложил с нами, и вот едем мы в автобусе, тетя Зина ее сразу под крыло взяла. Сидит моя Варенька и едва слезы сдерживает, сирота она, как и я. Только мне немного проще было, а ее жизнь била так, что сейчас растопырило просто от обращения «дочка». Ну и логично, что в результате мы в койке оказываемся.

Только с Варей как-то все иначе происходит. Может, я от женского пола за десять лет отвык, но как-то нежнее у нас все происходит, да и ведем мы себя как молодожены – целуемся, обнимаемся. Расслабилась моя хорошая, нет уже в ней этой зажатости, что очень хорошо заметно всей подстанции. Ребята подходят, поздравляют, Варенька краснеет, как девчонка, счастье просто.

– Я за вас так рада! Поздравляю-поздравляю-поздравляю! – радостно взвизгивает Наташка, и кажется мне, что именно эта искренняя, сияющая радость совсем еще девчонки окончательно убеждает мою Варю, что она все делает правильно.

А мы ездим, днем и ночью спасаем, успокаиваем, пугаем. Заявление мы подали, свадьбу вот планируем, жизнь нашу дальнейшую. Варенька не хочет от себя никуда переезжать, значит, мою двушку будем сдавать, всяко с деньгами попроще будет. А летом я любимую в Испанию увезу, пусть поплещется в море, почувствует себя молодой. Родная моя…

– Ребята, тридцать третья! – врывается сквозь хрипы эфира голос диспетчера. – Школа номер… Адрес… остановка сердца у ребенка одиннадцати лет.

– Твою мать! – вырывается у меня.

Дорога каждая секунда, ведь, может быть, мы уже опоздали. Но я рву поперек проспекта, едва не задавив придурка, желающего убить ребенка. Какая-то делегация, ради которой этот проспект перекрыли, резко тормозит, пропуская отчаянно воющую скорую. Я лечу вперед, понимая теперь, зачем мне удостоверение дали. Впрочем, все потом, сейчас – ребенок.

Машина останавливается, и начинается работа. Просто с ходу, с колес приступаем к работе по спасению детской жизни. Сердце у пацана не остановилось, но хорошего мало, поэтому подключаюсь и я, благо опыта именно таких ситуаций, когда на грани, у меня больше.

– Дышит, – спокойно отмечает Варенька, и тут подает голос Наташка.

– Варвара Никитична, – обращается она, кажется, к нам обоим, – у него судороги… А не должны же быть…

– Деф! – командую я, сразу же сообразив, что мы наблюдаем.

Разряд, и моментальная стабилизация. Эту сказку я знаю, Варя тоже знает на самом деле, поэтому мы грузим ребенка и летим в ближайшую, чтобы передать кардиологам вместе с объяснением, что это было. Коллегам не позавидуешь: такие состояния диагностируются очень непросто и лечить их то еще удовольствие, но я верю – вытянут. И Варя верит, вон как улыбается. Значит, хорошо поработали, домой вот едем. А тут как раз сильно обиженный нами права качать сейчас будет. Ну-ну. Я вытягиваю из кармана удостоверение…

– Видишь, что здесь написано? – показываю ему документ в раскрытом виде. – Видишь, – продолжаю я, глядя в побледневшее лицо офицера полиции. – Тебе, сопля, наплевать, что где-то умирал ребенок, на люстру мою наплевать, да? Ты хорошо подумал, прежде чем меня остановить?

– Из-звините, – лепечет полицейский, совершенно не ожидавший, что на простой скорой шофером ездит офицер военной разведки. У парня сейчас мозг закипит от попытки сообразить, кого он остановил и что с ним за это теперь сделают.

Получается как в старом советском анекдоте. А ведь заяви я, что выполняю задачу, и звезды с погон у него сами отстрелятся просто от страха. Не люблю я таких, но и ощущение собственной власти, как ни странно, тоже не люблю.