Вернувшись домой, Григорий первым делом полез в чулан и тайком вынес оттуда отцовский парусиновый вещевой мешок, видавший виды, истертый и запыленный, но все еще крепкий. Выйдя в огород, он его хорошенько выбил. Оно бы постирать не помешало бы, но времени сушить совсем нет. Хорошо хоть мамка одежду уже простирнула. На улице по-майски тепло, дует легкий ветерок, так что вскорости если и не высохнет окончательно, то уж точно будет только чуть влажной. Не страшно. Потом досохнет.

Поднялся к себе на чердак и провел ревизию своего имущества. Прямо сказать, небогато. Ну да чего уж… Есть пара сменного нательного белья, рубаха да порты, что сейчас на веревке болтаются. Он их потом забросит. На всякий случай на дно мешка уложил суконное казенное одеяло, изрядно потертое и списанное с какого-то корабля или флотского экипажа. Это батины дела, несколько штук откуда-то приволок. Может, с Разумностью у него и не очень, но мужик он хваткий и домовитый.

Далее завернул в чистый лоскуток краюху хлеба, кусок сыра, да шмат сала. Если есть не от пуза, то припасов дня на три хватит. Кто его знает, как оно обернется и получится ли сразу устроиться на корабль. Вдруг придется по зарослям ивняка прятаться? Тогда вот и жестянку надо прихватить с рыболовными принадлежностями. Нужно будет еще соли в спичечную коробку набрать. Яиц бы отварить, но это тайком от матери уже не провернуть. Ничего, и так не пропадет.

Уложил и все свои письменные принадлежности вместе с купленной книгой. Подумал немного и отправил в мешок свою доску для рисования. Благо мелков он натаскал из школы изрядно. Пристроил ее так, чтобы она пришлась на спину. Вообще-то получилось неудобно, понадобилось все по новой перекладывать, и мешок едва-едва удалось завязать. Но оно того точно стоило. Ему имеющегося мела хватит очков на двести. А это ой как немало, учитывая, что в общем они составят все четыреста.

Из дома он выбрался, когда ходики отбили десять. К этому времени все домашние уже улеглись спать. Уходил как вор, но при этом не чувствовал никаких угрызений совести. Родителям, конечно, тяжко, но не настолько, чтобы они едва сводили концы с концами. Да и не чувствовал он с ними родства. Благодарность, уважение, где-то даже любовь, но родными они ему так и не стали. Ну чисто подкидыш.

Впрочем, выйдя из калитки и обернувшись на небольшой дом с темными окнами, он пообещал себе, что не забудет их и станет им помогать. Не постарается, а непременно станет. Как и насколько, он пока представлял смутно, но верил, что обязательно добьется успеха.

Пройдя под лай собак по улицам слободки, он миновал мещанские кварталы и повернул к порту. На смену приличным районам вновь пришли небогатые. Порт – он на любом острове порт. Морякам после перехода нужно где-то отдохнуть, развеяться, выпить да отвести душу. Ну и с девкой какой провести время, сбросить, так сказать, давление пара. А жалование у них большим никогда не было.

Вот и тянется к любому из портов улица, изобилующая дешевыми заведениями. Кабаки, рюмочные, дома терпимости самого низкого пошиба. Вывески так себе, нарисованные вкривь и вкось, которые, наверное, должны бы не привлекать клиентов, а скорее, отпугивать. Ну и извечный шум.

Пьяные моряки в одиночку и группами шатаются от одного злачного заведения к другому. И чем меньше в кармане звенит монет, тем ближе к порту подбираются прожженные морские волки. Заведения становятся дешевле, а шлюхи – потасканнее. Самых пропащих можно встретить у пирсов. Про них говорят, что их море манит, потому как конец, почитай, у всех один. Тела утопленниц потом вылавливают городовые и свозят в мертвецкую. Следствие по таким делам не производится, если только нет какого ранения.