Через какое-то время, когда сквозь толстые деревья начали пробиваться лучи восходящего солнца, главный натянул поводья лошади и вздернул руку, приказывая всех остановиться.

– Два часа на отдых. Напоить лошадей, – кивнул на виднеющуюся внизу склона речушку. – И эту привести в порядок, – рывком стащил с лошади застонавшую от боли Мари и толкнул ее ко мне. – Помоги ей.

Я быстро подхватила под руку шатающуюся фигурку подруги и направилась с ней в сторону реки. Мари, сделав пару шагов, застонала и вымученно опустилась на землю, склонив голову и прохрипев:

– Не могу идти.

В этот момент к нам подошел Хатэрворд и словно пушинку подхватил ее на руки. Мари, все еще пребывая в состоянии шока, начала вырываться, но мужчина лишь посмотрел ей в глаза, и она постепенно затихла. Он же быстро зашагал по направлению к журчащей воде. Шмыгнув носом, я засеменила за ним следом, отчего-то пытаясь держаться поближе к нему. Чем это было навеяно, то ли тем, что он не стал насиловать Мари, то ли тем, что пусть и таким кровавым способом, но все же сохранил ей жизнь, то ли бог весть еще чем, но то, что он не такой, как все остальные, я просто кожей чувствовала это.

Спустившись по склону, он осторожно поставил Мари на ноги и проговорил, обращаясь ко мне:

– Помоги ей искупаться. Пусть немного придет в себя.

Я сразу же подошла к подруге. Дождавшись, пока мужчина отойдет в сторону и отвернется, разделась сама и помогла ей стащить платье, затем тоненькую рубашку и повела ее в воду, которая, на удивление, была теплой, словно парное молоко. Зайдя примерно по пояс, набрала в пригоршни воду и вылила ее на спину Мари, которая вздрогнула и, словно очнувшись, посмотрела на меня уже более ясным взглядом. Вытерев нос, она перевела взгляд на свое отражение в воде, и одинокая слеза покатилась по ее щеке.

– Вот тебе и черный цветок, – тихо прошептала она и сделала судорожный взмах рукой, стирая с водной глади свое отражение.

Затем она набрала в пригоршни воду и начала умываться. Снова и снова, раз за разом, с болью, с каким-то душераздирающим остервенением, пока я наконец не ухватила ее за запястья и не обняла, заставив уткнуться мне в шею. Рев. Звериный стон и просто море боли вырвалось в этот момент из губ Мари. Плача, она, словно беззащитный ребенок, держалась за мои плечи, будто я была для нее какой-то спасительной соломинкой посреди океана ужаса. Так простояли мы с ней минут пять, потом Мари резко отстранилась и, еще раз умывшись, сполоснула волосы. Отжав их, заколола шпильками на голове и выпрямилась. Даже не посмотрев на меня, побрела на берег.

– Мари, – окликнула я ее и, когда она обернулась, проговорила тихо: – И мой, и твой отец заставят их заплатить за все, что они сделали.

Губы Мари тронула горькая, какая-то жестокая улыбка, и она ответила:

– Да мне-то теперь что? Я жить не хочу, Марисанта. А ты живи, живи, – она сощурила глаза и лишь едва уловимым движением головы указала на воду.

Сказав это, она вышла на берег и начала одеваться. До меня же наконец дошло, что она имела ввиду. Бросив растерянный взгляд на реку, я проглотила комок в горле. Река. Плавала я отлично, не зря отец с самого детства учил меня держаться на воде. Река метров сто шириной и течение не такое уже и сильное. Переплыть под водой – раз плюнуть. И никто из ведьмаков не успеет даже сообразить. А там берег весь в камышах. Зарослях и ветви склонившихся деревьев скроют надежно. Уплыть и черта с два поймают. Растерянно обернувшись, я посмотрела на Мари, которая уже была одета и глядела на меня пристальным, приказывающим взглядом. Выдохнув, я закусила губу, решаясь на такое, но в какой-то момент мой взгляд зацепился за высокую фигуру наемника Хатэрворда, который также смотрел на меня. Едва только мой взгляд скрестился с его, он едва уловимо покачала головой, явно поняв, что я хочу сделать. Нахмурившись, я вновь посмотрела на Мари, которая лишь губами, беззвучно прошептала мне: «Плыви». Снова на Хатэрворда взгляд и по его хищному выражению лица стало понятно, что далеко я от него не уйду. Да и Мари, я точно знала, что если убегу, то они ее без сомнения замучают в отместку за то, что упустили меня. Закусив губу, я вытерла щеки и, отвернувшись, умылась, затем нехотя побрела на сушу. Уже на берегу Мари прошипела: