Однако с тех пор, как ведьма ненароком разбила яичко солнца-птахи и рассеяла его осколки в темному лесу, многое шло не так, как заведено. И не всегда солнце плескалось в тягучих водах черного пруда, разрумянивая осанистые ракиты; все чаще наставали дождливые деньки, когда люди не выказывали носа наружу, а домашние духи забивались в углы за печью, и только глубокой ночью можно было услышать робкий топоток крохотных лапок.

В печи трещал и плевался огонь, но теплее от этого не становилось. Нутро дома утопало во мраке, и только здесь, около печи, танцевало оранжевое марево, отчего вся ведьмина утварь – все развешанные пучки трав, баночки, горшочки и амулеты – все казалось приглушенно-красным, точно застывшим в янтаре.

Ведьма поставила коту миску густых сливок и, накинув на плечи шерстяной плащ с капюшоном, направилась к двери.

– Куда в такую стылость? – недовольно поинтересовался Господин Черный Кот.

– Сегодня день разбитой луны. Нужно набрать клюквы для целебного настоя, – пояснила та.

– И несет же тебя… – кот покосился на рябую пелену капель на стекле и сморщил нос, – мокро.

Ведьма пожала плечами и выплыла в стылый сумрачный день. Все выглядело сырым и серым, выцветшим; погасла даже огненная полоса леса, будто небесная ведьма накинула на нее свинцовую шаль. Срывалась мелкая кусачая морось. Под сапожками змейками вился туман. Листья, превратившиеся в коричневую кашицу, лежали в лужах, точно под плотным стеклом. В размытой дали неистово рдело небо, уходя ввысь и постепенно белея, и где-то на самой верхней точке на нем хлобучилась шапка черных туч.

Ведьма звонко шлепала по лужам, покачивая зонтиком. Вот и знакомый пригорок закончился, и со всех сторон ее обступил молчаливый, непривычно притихший и скорбный лес. Нет, это был не тот обжигающе-рыжий лес, к которому она привыкла, но заблудиться ведьма не боялась – даже окутанный кручиной, лес все еще оставался ее домом. Поэтому она без опаски шла незнакомыми тропками, наверняка зная, куда выведут ее деревья.

И она ничуть не удивилась, когда поникшие ольхи расступились, точно живые, и ее взору предстало болотце, простирающееся далеко в туман. Если продолжить идти прямо, по кочкам, можно было забрести в совсем гиблое место, где обитала болотная ведьма, а под трясиной караулили кровожадные водные лошадки, но здесь, на подступах к лесу, росло море кислой сочной клюквы, из которой местные девушки пекли чудные пироги.

Туман лежал на топях клочьями непроглядной ваты, и все вокруг казалось сизо-зеленым и нечетким. Проваливаясь по щиколотку в болотную жижу, ведьма осторожно бродила от кочки к кочке, выглядывая в моховой пряже алые огоньки ягодок. В напряженной тишине тонули все звуки – не услышишь ни хруст веточки, ни шорох листьев; только приглушенное кап-кап одиноко звенело в лесу. Да мерцали в далекой туманной дали болотные огоньки.

Ведьма уже полное лукошко клюквы набрала и собиралась идти обратно, как вдруг услышала тихий плач. Показалось? Чу, болото дурило голову, а болотные духи любили подшучивать над путниками! Но все же замерла ведьма, прислушалась: туман молчал, срывались с веток капли, а вдали совершенно точно кто-то тихонько плакал.

И ведьма поступила так, как в подобной ситуации поступила бы любая ведьма: отправилась на звук. Она быстро перепрыгивала с кочки на кочку, и с каждым мгновением ее сердце билось все быстрее. Туман неохотно расступался, точно распахивая белый зев, и в стылом нутре его все четче вырисовывалось темное пятно. Дух?.. Да нет же… человек!