– Фамилия…
– Чья? Моя?
– Ну не моя же! Я свою знаю. И вам представился, по-моему.
– Волынов моя фамилия, – с нарастающим чувством неволи и близких неприятностей отозвался Валентин. И попытался все-таки сохранить независимый тон. – А в чем дело, штаб-поручик Ряжский?
– Зайдите к нам. В отдел воинского резерва. К шестнадцати часам.
– Это… обязательно?
Штаб-поручик отозвался со смесью скуки и легкого злорадства:
– Это на ваше усмотрение. Но если не явитесь, встанет вопрос об уклонении.
– Уклонении… от чего?
– Придете – все узнаете… – И застонали короткие гудки.
…Это было восемь лет назад, в эпоху «всеобщей стабильности», за два года до кончины Верного Продолжателя…
Часть первая. ЗАЛОЖНИКИ
Летний лагерь «Аистенок»
1
Дверь дачного домика была хлипкая, и после второго удара Валентин внес ее внутрь на левом плече. Отшвырнул к стене, рявкнул:
– Ты что делаешь с ребенком, падаль такая!!
Мухобоя отшатнуло в угол. Он поскользнулся, грохнулся, выпустил свою «хлопалку», вскочил…
– Стоять! Руки!..
Мухобой машинально вскинул руки над плечами (знает, гад!), но тут же опустил. Мигом пришел в себя.
– Вы что себе позволяете! Гражданин Волынов!..
– Я тебе покажу «гражданина»… – Валентин запально дышал. Вдруг сильно заболели негнущиеся пальцы и кисть левой руки. – Илюшка… ты иди. Я тут… поговорю…
Илюшка смотрел мокрыми глазами, из-за стола не встал. Подбородок был запрокинут, на горле дрожала синяя жилка.
– Иди и ничего не бойся, – выдохнул Валентин. – А я…
– Вы, собственно, почему здесь распоряжаетесь? – с полным теперь самообладанием произнес Мухобой. – Вам кто позволил врываться и громить?
– Иди, Илюшка, – третий раз, уже ровнее, выговорил Валентин. – Теперь не он здесь командует, а я. Он… снят с должности.
Илюшка быстро облизнул губы.
– Значит… он не будет подписывать документ?
– Что? Какой документ?.. Ничего он не будет подписывать! Только протокол своего допроса. У следователя… Иди, малыш…
Илюшка шевельнулся. Сказал тихо и отрывисто:
– Я ведь сам-то не отвяжу…
– Что?
– Ноги… – Он опять качнулся на табурете.
И Валентин увидел, что Илюшкины коричневые икры туго примотаны бинтами к табуретным ножкам. Морщась от жалости и будто от собственной боли, Валентин отцепил от пояса и раскрыл ножик-брелок (он всегда точил им карандаши). Чиркнул по марлевым лентам, они опали. Валентин яростно размотал, скомкал бинты, швырнул их в рожу неподвижного Мухобоя. Бинты не долетели, распустились в воздухе. Мухобой не шевельнулся.
Валентин за плечи подвел Илюшку к порогу (плечи вздрагивали).
– Обувайся и беги скорее…
Илюшка торопливо застегнул сандалии. Потом не то всхлипнул, не то прошептал:
– До свидания…
– Беги… Да! Заскочи на поляну у заброшенной будки, скажи ребятам, что они свободны…
Илюшка тяжело, не похоже на себя, побежал через ромашки под лиловым грозовым небом. Сильно сверкнуло, и почти сразу ахнул гром. Валентин рывком обернулся к Мухобою. Тот улыбнулся. Улыбка на костистом, обтянутом сухой кожей лице была как прямая черная щель.
– Значит, вы, Валентин Валерьевич, сняли меня с должности?
– Уголовный преступник не может быть воспитателем. Вы избивали ребенка.
– «Избивали»! – вдруг взвизгнул Мухобой. Истерично, по-бабьи. – Дурак! А как с ней управляться, с этой сворой? Ты пробовал?! – Он раскорячился, кожа на лице обмякла.
«Псих», – понял Валентин. Сказал брезгливо:
– Сам ты «свора». Кто таких гадов подпускает к детям?
– А ты… ты хоть знаешь, какие они… «дети»! Нынешние! Их только так и можно! В руках держать! Они же… каждый второй… Ты статистику читаешь?! Творческая личность, туда тебя…