– Кто, кто тебя запечатал? – склонилась над ним Смерть.

– Этот негодник, все никак не решавшийся испустить дух сегодня на поляне! – воскликнул Поводырь. – Он требовал, чтобы я защитил его горе-ученика! Вцепился в меня, словно клещами…

– И ты согласился исполнить последнюю волю, – догадалась Арьята.

– Пришлось… – вздохнул Шири. – Но я и помыслить не мог, что он меня этой волей запечатает!

– Шири, естественно, ведь в тот момент вы оба стояли на Грани… О чем ты думал?! – простонала девчонка, понимая, что хвататься за голову уже поздно.

– Его пальцы жгли, словно раскаленные щипцы, – попытался оправдаться тот, – и думал я только о том, как бы мне вырваться, пока он во мне сквозную дырку не проплавил!

– Бедный… – девочка сочувственно провела рукой по его волосам. – Ну, ничего, что-нибудь придумаем, утро вечера мудренее. Печать последней воли – это плохо, но не смертельно. Иди, купайся…

Шири, поминая незлым тихим словом всех виновников происшедшего, полез в воду. Дно оказалось хорошее, твердое, крупитчатый ил тонкими струйками просачивался сквозь пальцы. Тихое озеро настраивало на умиротворяющий лад. Зайдя по пояс, он бесшумно нырнул, вынырнув уже на изрядном расстоянии от поросшего осокой берега. Мокрая, отяжелевшая коса так и норовила попасть под руку, мешая плыть. Изловчившись, Поводырь стянул ремешок и распустил волосы, тут же расплывшиеся за плечами белесым прядевом. Отращиваемые сначала исключительно во исполнение обета, со временем они превратились в личную гордость Поводыря и предмет зависти его верной ведомой. Обет сейчас, с высоты прожитых столетий, казался ему совершенно дурацким, и единственным плюсом его исполнения так и осталась отпущенная за эти годы грива. Сначала ее было негоже обрезать, а после свершения задуманного стало жалко. Так постепенно она и доросла до теперешней длины…

В отличие от Арьяты, не высидевшей в воде и десяти минут, Шири плавал долго, умудрившись доплыть до противоположного берега и вернуться обратно. Когда он выбрался из воды, в лесу окончательно воцарилась душная ночь. На берегу потрескивал небольшой костерок, разведенный скорее для отгона комаров, нежели для тепла. Отжав мокрые тяжелые волосы, Поводырь блаженно вытянулся на траве, пристроив голову на коленях у Арьяты. Та мгновенно запустила пальцы в длинные мокрые пряди товарища. Эта грива уже давно стала предметом ее глубокой зависти – длинные, густые и мягкие волосы, так не похожие на ее собственную короткую, вечно всклокоченную рыжую шевелюру. Смерть вооружилась гребнем, принявшись разделять их на тоненькие прядки, с коварным намерением наплести из вожделенной гривы косичек. Поводырь, обычно пресекавший эти попытки на корню, успел разомлеть настолько, что не обратил на поползновения менестрельки никакого внимания.

– Daeni, ну вот скажи, на кой мне сдался этот вьюноша бледный со взором горящим, как будто у меня других проблем нет… – тоскливо произнес Шири, млея под тонкими пальцами Арьяты, перебиравшей его волосы.

– Не переживай, – спокойно откликнулась она, начиная, при полном попустительстве со стороны Поводыря, осуществлять свой хитрый парикмахерский замысел. – Доведем парнишку до ближайшего города, и на этом твоя миссия закончится…

– Угу… – довольно согласился он, едва не мурлыкая от удовольствия. – Завтра вечером будем в Далеграде.

– Мхм, – невнятно согласилась Арьята, полностью погрузившись в плетение косичек и начав негромко напевать себе под нос.

Тихий напевный голос убаюкивал, и Шири не заметил, как провалился в сон. Лицо Поводыря разгладилось. Казалось, теперь даже шрамы, пересекавшие щеку и поврежденный глаз, не так резко выделяются на смуглом лице. Девчонка, продолжая перебирать волосы спутника, мурлыкала себе под нос простенький мотивчик старой как мир «Колыбельной дорог»: