И вот настал день, когда приговор должен был быть приведён в исполнение – настал как раз в последний день шестилетнего периода, во время которого королева не смела ни говорить, ни смеяться, так что она теперь почти освободила своих дорогих братьев от власти волшебства. Шесть рубашек были готовы, и только у одной ещё не хватало левого рукава. Когда повели её к костру, перекинула она через руку рубашки, и, когда уже стояла наверху костра и вот-вот должны были зажечь огонь, оглянулась она вокруг и видит вдруг: летят к ней по небу шесть лебедей. Поняла она, что их освобождение от чар уже недалеко, и сердце её забилось от радости.

А лебеди примчались к ней с шумом и опустились так близко, что она сама смогла накинуть на них рубашки. И как только рубашки коснулись их, спало с них лебединое оперение, и очутились перед нею братья живёхоньки-здоровёхоньки, один краше другого. Только у младшего вместо левой руки было лебединое крыло. Они обнимали и целовали друг друга.

Королева подошла к королю, который был совершенно поражён, и раскрылись уста её, и она сказала:

– Милый супруг! Теперь я смею говорить и могу открыть тебе, что я невиновна и несправедливо оклеветана! – И поведала она ему об обмане старухи, которая отняла у неё троих детей и спрятала.

Детей привели тогда к королю, к его великой радости, а злая мачеха была в наказание привязана к костру и сожжена до золы. А король и королева, и шесть братьев с ними, жили долгие годы в счастии и довольстве.

У одного короля была дочь, всех и вся превосходящая своей красотой, но такая гордая и надменная, что не было ни одного жениха, которого бы она считала вполне достойным себя. Одного за другим ни с чем прогоняла она да ещё издевалась над ними. Вот однажды король повелел устроить пышное празднество и пригласил на него из соседних владений и из отдалённых стран и земель всех молодых людей, желающих вступить в брак.

Их рассортировали и расставили в ряд по достоинству и положению: сначала короли, потом – герцоги, князья, графы и бароны, а в конце – дворяне. И повели королевну по этим рядам, а она непременно находила что-нибудь сказать по поводу каждого. Один был для неё толст («Винная бочка!» – говорила она). Другой длинен и худ («От длинного да худого – проку никакого!»). Третий был слишком уж невысок («короток да полноват сей муж, оттого неуклюж»). Четвёртый бледен («бледная смерть»), пятый слишком румян («красный, как петушиный гребень»), шестой недостаточно строен («свежее дерево за печью сушено – да покороблено») – и так по адресу каждого находила она что-нибудь заметить, но больше всего потешалась над добродушным королём, который стоял в ряду выше других и у которого подбородок был несколько загнут вперёд.

– Эге! – воскликнула она и засмеялась. – У этого подбородок – словно клюв у дрозда!

И с того времени король получил прозвище Дроздобород.

Как старый король увидел, что его дочь только и делает, что потешается над людьми и пренебрегает всеми женихами, которые собрались к ней, разгневался он и поклялся, что она должна будет выйти замуж за первого попавшегося нищего, который подойдёт к их двери.

Через несколько дней после того вдруг под окнами, действительно, запел какой-то музыкант, в надежде выпросить хоть самое ничтожное подаяние.

Как только услыхал король его пение, то сказал:

– Впустите его, пускай войдёт сюда!

Вошёл музыкант в своём грязном, изорванном в лохмотья платье и спел перед королём и его дочерью – и когда окончил петь, то стал просить о милостивом подаянии.