— Подружка твоя все же в машине решила заночевать?

Я кивнула и сделала шаг в гостиную. Ну не идти же к лестнице и на второй этаж, когда туда ещё не пошел хозяин.

— Ох, идиотка… Дядя Серёж, иди спать. Мы тут по-взрослому еще посидим. Да, Александра? Не ты, дура… Ты спать иди, — оттолкнул он ногой боксёриху. — Давай, проваливай… Творога все равно не будет. Бусь, ну отстань ты, чудовище… Я Александру десять лет не видел, а ты каждый день у меня под ногами путаешься… Нет, не уйдет, — Валера наконец поднял глаза от собаки на меня. — Ревнивая скотина… Вот никто ей не нужен, кроме меня. Не кормлю, не гуляю, а все равно лезет…

— Вот поэтому и лезет. Внимания просит.

Улыбка сползла с его лица — я это увидела даже в полумраке.

— Ты эти разговорчики оставь, Александра. Меня сегодня люди в форме повоспитывали. Мне хватит на неделю, не меньше. Лучше говори, что пить будешь. Что у меня, наверное, не станешь?

Он протянул мне стакан — на меня пахнуло чем-то… Ну да…

— Лапсанг сушонг! — выдала я, убирая нос из стакана, так и не пригубив.

Черт, он же не ждал, надеюсь, что я буду пить после него? Или он еще не приложился? Не понять. От него я все-таки дальше, чем от стакана.

— Чего?

— Чай копченый, — усмехнулась я в голос, чувствуя непонятную неловкость.

Пятый час. Темно. У дверей притушена единственная люстра. Самое время для…

— Виски копченый. Скотч. Лагавулин шестнадцатилетний. Будешь, нет? Или слишком вонючий?

Он снова ткнул в мои пальцы стаканом, пришлось взять. Наверное, еще не пил из него.

— Я когда-то очень любила копченый чай, но перепила его. А виски не пробовала.

— Пробуй. Но не влюбляйся. Сорок три градуса. И без льда. Я пью его, чтобы на второй стакан не потянуло.

Я сделала глоток. Маленький. Гадость… Но виду не подам.

— На второй не потянет, ты прав. Но первый, наверное, действует так, как надо.

— А как тебе надо?

Он продолжал опираться на косяк. Так и не отошел от него.

— Чтобы уснуть, — ответила я правду.

Валера скривил губы, но не в усмешке, а в горькой улыбке.

— Мне тоже не мешало бы уснуть. Твой чай, кажется, подействовал. Может, уже и не ложиться совсем? А то школу просплю.

Я держала стакан у рта, но не пила больше.

— А, может, не надо в школу?

Он не двинулся с места, но голос понизил:

— Я, кажется, не спрашивал у вас совета, девушка. Или у вас тоже имеется тринадцатилетний оболтус и вы жаждете поделиться своим родительским опытом?

Я выпрямилась, хотя и до этого стояла прямо, почти на вытяжку.

— У меня сестре всего шестнадцать. Так что я помню, что это такое.

— Помнит она… Помнит. Зато забыла, что девочки и мальчики в этом возрасте очень даже разные. И не только в этом. Ну, будешь допивать или уже снотворное подействовало?

Я выдержала взгляд. Наглый. Расцветивший мрак лучше ночника. Какой ответ он ждет? Да плевать какой! Я реально не хочу ложиться спать в чужом доме. В якобы моей комнате. Если можно просидеть с Терёхиным два часа и спокойно вызвать часиков в семь такси, я это сделаю с превеликим удовольствием.

— Еще нет. Но я не пью одна. Себе не нальешь, нет?

Он отлепился наконец от косяка. Но схватился за меня — за мое плечо. Да что ж у него рука-то такая тяжелая! Прямо стальной крюк капитана Крюка.

— Налью и выпью. И теперь мне никто не скажет, что я спаиваю малолетку.

— А кто тебе такое говорил? — прибавила я шагу, чтобы быстрее плюхнуться в кресло и избавиться от терёхинской руки, но она толкнула меня к дивану. — Мать? Тетя Лена? — исправилась я тут же, подбирая ноги чуть ли не к самому носу.

— Наташа говорила.

И Валера повернулся ко мне спиной. Шагнул к бару. Месторасположение хранилища выпивки не поменялось. Только я поменялась за эти десять лет. И Валера поменялся. Но я еще не поняла, в какую сторону…