Услышала, как вернулся герцог, как о чем-то переговаривался с палачом. Потом меня подняли и, судя по ощущениям, перекинули через плечо. Кажется, я уже начинаю привыкать к такой транспортировке. Куда-то долго несли. Я слышала голоса людей, чувствовала, когда темнота подземелий сменилась на солнечный свет. Тот, кто нес меня, бросил мое тело через лошадиный круп и крепко привязал.

– Я отпускаю тебя в последний раз, ведьма, – раздался у меня над ухом охрипший голос герцога. – Помни мою доброту. И больше не испытывай ее.

Последнее, что я помню – это как меня вывозят за стены замка.

Я пришла в себя только когда почувствовала, как меня стаскивают с лошади и кидают на землю. Под моей спиной спружинил слой прелой листвы, смягчив удар. Открыв глаза, я поняла, что снова оказалась в лесу. Мокрая, голодная и, похоже, с поднимающейся температурой. Тихо всхлипнув, я еще попыталась встать, но ноги подломились, не желая держать хозяйку, и я окончательно потеряла сознание…

Он стоял на самой высокой башне своего замка и мрачно наблюдал за тем, как по дороге к лесу спускается одинокий всадник на пегой лошадке. Позади седла болталось безвольным мешком тело ведьмы. Тонкие руки с изящными пальцами, свесившиеся вниз, выглядели так трогательно и беззащитно, что Язону пришлось зажмуриться, чтобы отогнать наваждение. Ему вдруг показалось, что с каждой минутой, с каждым шагом, пройденным этой лошадью, он теряет что-то важное, что-то такое, без чего его дальнейшая жизнь не имеет смысла.

Небольшая судорога прошлась по его телу. Пальцы на правой руке рефлекторно сжались в кулак, вздулись вены, кожа уплотнилась, огрубела, четко обозначились увеличившиеся мышцы.

Герцог изумленно глянул на свою руку. Внутри него, как в клетке, бился дикий зверь. Язон даже представил его: огромный матерый волчара, раз за разом с тоскливым воем бросавшийся на прутья решетки, оставляя на ней свою кровь и клочья шкуры.

Это было как сумасшествие.

Когда лошадь со своим всадником скрылись в подлеске, в голове Язона будто лопнула тонкая струна, затопив весь мозг ослепительной вспышкой боли.

Сжав руками виски, он с тихим стоном опустился на колени.

К нему уже бежали стражники, несшие караул на стенах замка.

– Со мной все в порядке, – процедил герцог, отталкивая предложенные руки и поднимаясь на ноги. – Следите за лесом, я хочу знать, когда появится Шико.

Пошатываясь, он отошел к ближайшей стене и обессиленно сполз по ней, сжав руками пульсирующую от боли голову. Казалось, что в его голове кто-то бьет в гигантский набат.

Минут двадцать спустя один из стражников на стене закричал:

– Ваша Светлость! Шико только выехал из леса, уже приближается к холму.

Этот крик отозвался в голове очередной вспышкой боли. Шатаясь и держась за стены, Язон спустился в конюшню и трясущимися руками оседлал своего коня. Затем с трудом залез в седло. Такое простое и обычное действие потребовало почти все его силы. Конюхи держались поодаль, предпочитая не приближаться к здоровенной иссиня-черной зверюге с очень говорящей кличкой Демон.

Пустив коня галопом, герцог, словно ветер, пронесся по навесному мосту. В голове по-прежнему пульсировала боль, сердце словно разрывалось на части от непонятной тоски, но Язон никак не мог понять, что с ним происходит. Какое-то странное чувство гнало его прочь от замка в сторону леса. И этому чувству невозможно было сопротивляться.

Спускаясь с холма, он столкнулся с возвращавшимся Шико. Помощник палача грыз баранки и весело посвистывал, жмурясь на солнце.