– С чего? – Тема была странная, и Агата забыла про меню.
– Кинулась спорить с Дарьей. На «ты» так. Круто.
Все-таки Емеля был не очень умный. И скучный.
– Она хорошо тебя развела. – У Андрея были серые живые глаза, длинные ресницы, густые брови, жесткие волосы падали на лоб густой челкой.
– Кто?
– Даша. Взяла тебя на «слабо», а ты повелась.
Еще у него был длинный, чуть искривленный нос. Словно в детстве ему кто-то по нему хорошо врезал. Или он занимался боксом. Вроде бы не занимался.
– Когда она тебя заставила к доске пойти. Доказывала, что ты никто, а ты, типа, стала с ней спорить.
Ярость кипятком окатила мозги. Агата ударила ладонями по краю стола, заставляя его сдвинуться и врезаться Андрею под ребра. Легкий Емельянов откинулся вместе со стулом. Взлетели вверх ноги в потертых кроссовках.
– Эй! Эй! Вы чего там? – лениво выглянула из-за прилавка буфетчица.
– Да пошел ты!
Перестало звенеть железное блюдечко, упавшая солонка открылась, соль красивой горкой высыпалась на темный кафель.
– А ну, прекратили! – неслась из-за прилавка буфетчица. Она спешила, вытянув руки, словно хотела поймать Агату в веселой игре салочки.
– Отвали! – стукнула по этим рукам Агата.
Глава третья
Закон дождевой капли
Дул ветер. Он тащил за собой тучи и дождь. Куртка без капюшона – плохо. И жрать хочется. После кафе так совсем нестерпимо. Денег нет. Они лежат в кармане у Емели. Мерзкого Емели, оставшегося в кинотеатре. Не пошел следом, не стал хватать за руки. Не стал бросать деньги. Она бы взяла.
Поесть можно было у подруги Синявиной, но та была занята.
– Ой, я ж не знала, – тянет Лена.
Агата как будто видела ее перед собой. Как она стоит, закусив губу, как кривит лицо.
– Не знала, теперь знаешь.
Бульвар пуст. Ветер гонит по дорожке скомканную салфетку. Холодный воздух забирается под куртку. Дурацкая осень со своими морозами!
– Я в парикмахерской сижу. Дай мне час. Ты где?
– Дура, что ли? Какая парикмахерская?
– Сама такая! – Разобиженная Синявина сбросила звонок.
Небо очень низкое. Это из-за туч. Они неуклюжими глыбами громоздились друг на друга, терлись боками, выжимая черноту. Обещали холодный дождь. Синоптикам на радость – не ошибутся. Облака ползли, перебирая верхушки деревьев, звеня антеннами высоких домов. Среди туч летал кто-то маленький и черный. От запрокинутой головы заломило в горле, словно туда ежик залез. Кисти рук покраснели, рождая ощущение звонкости – ударишь обо что-нибудь, и они зазвенят.
Агата вскочила, взмахнула руками, чтобы согреться. Почему у куртки нет капюшона? Раньше это было не заметно.
– Осторожней! – раздался жалобный голосок.
Из-под ног шарахнулся коричневый комок.
– Смотри по сторонам! Ходят как пьяные! Совсем никого не замечают!
Кто-то соврал, что этого зверя зовут собака. Крошечная, попу от головы не отличишь.
– Что же ты несешься?
Старушка. Такая… из приличных. Вся в коричневом, как и собака. Тут же победно уселась на лавку. Шавка бросилась к хозяйке.
– Иди, иди, не смотри!
Агата дернулась, поняв, что слишком пристально разглядывает старушенцию. Ее лицо. Ее некрасивое старое лицо. Морщины. И это легкое подрагивание челюсти. Закрыла глаза. Не помогло. Она все равно видела.
Злость встряхнула, заставила отступить. Собачка подбежала понюхать кроссовку.
– Пошла отсюда, – угрожающе качнула ногой Агата.
– Что ты! Что ты! – закудахтала старуха.
Собака прыгнула мячиком туда-сюда, тявкнула и снова потянулась мордой к Агате.
– А не отправились бы вы все! – Кулак сжался сам собой. Агата придвинулась к старушенции.
– Ты что творишь?! Что?! – завизжала та. – Куда твои родители смотрят? Вырастили хулиганку! Безобразие какое! А? Как тебя зовут? Из какой ты школы? А?