Понятно, почему мальчуган так разволновался. Как и Фанни, Жермен впервые получил письмо, адресованное лично ему.

– От кого оно?

– От мамы. – Он нервно сглотнул. – Я узнал почерк.

– Ты его еще не открывал?

Жермен покачал головой, не отнимая руку от груди – будто письмо могло вдруг взять и улететь.

– Жермен, – ласково сказала я и погладила его по спине, ощущая под фланелевой рубашкой худенькие лопатки. – Мама тебя любит. Тебе нечего бо…

– Нет, не любит! – выпалил он и сжался в комок, словно поглубже пряча обиду. – Она не может меня любить. Я… я убил Анри-Кристиана. Она даже видеть меня не желает!

Я обняла его и притянула к себе. Положив голову мне на плечо, Жермен заплакал навзрыд. Тихонько раскачиваясь, я утешала его, словно маленького ребенка, хотя он давно уже вышел из нежного возраста.

Что еще я могла поделать? Говорить, что он ошибается, бесполезно; в таких случаях дети не верят словам, даже правдивым. К тому же, положа руку на сердце, это было не столь очевидно.

– Ты не убивал Анри-Кристиана, – твердо сказала я. – Ведь я тоже была там и все видела.

Действительно была – и ни за что не хотела бы пережить подобное вновь. Одно лишь имя Анри-Кристиана навевало жуткие воспоминания: запах гари; грохот взрывающихся бочонков с чернилами и лаком; объятый ревущим пламенем чердак; Жермен, повисший на веревке высоко над камнями мостовой. Он отчаянно тянет руку к маленькому братику…

Но увы… На глаза навернулись слезы, и я обняла внука покрепче, уткнувшись лицом в его волосы, пахнущие детством и мальчишеской невинностью.

– Даже вспоминать страшно, – вздохнула я. – Ужасная трагедия. Только это был несчастный случай. Жермен, ты изо всех сил пытался его спасти. Сам ведь знаешь.

– Да, – выдавил он. – Но не смог! Не смог, бабуля!

– Знаю, – шептала я, покачиваясь вместе с ним. – Знаю.

Постепенно чувство горя и ужаса уступило место печали. Мы тихо плакали, шмыгая носами; затем я нашла в кармане платок и дала ему, а сама вытерла лицо фартуком.

– Дай-ка письмо. – Откашлявшись, я прислонилась спиной к кровати. – Не знаю, о чем там говорится, однако ты должен его прочесть. Есть вещи, через которые просто нужно пройти.

– Как же я его прочту? – Он беспомощно усмехнулся. – Здесь слишком темно.

– Схожу в хирургическую за свечой, – сказала я, поднимаясь. Тело затекло от долгого сидения в одной позе, и я не сразу обрела равновесие. – На столе есть вода. Выпей немного и залезай в кровать. Я скоро приду.

Я спустилась по лестнице в мрачной решимости, какая овладевает человеком в безнадежных ситуациях, и вскоре вновь поднялась со свечой в руке. Теплое пламя мягко освещало шероховатые ступени, отбрасывая на них тень.

Конечно же, Марсали не винила его в смерти Анри-Кристиана. Но Жермен был прав: глядя на старшего сына, она невольно вспоминала трагичные мгновения, разрывающие ей сердце. Именно поэтому мы и увезли мальчика в Ридж – чтобы расстояние помогло ему и его родителям быстрее залечить душевные раны.

Возможно, теперь он думает, что мать больше никогда не захочет его видеть, и решила сообщить об этом в письме.

– Бедняжки, – прошептала я, имея в виду Жермена, Анри-Кристиана и их мать. Я не сомневалась – почти, – что у Марсали и в мыслях не было ничего подобного. Однако прекрасно понимала, как ему страшно.

Жермен сидел на краешке постели, обхватив колени руками, и смотрел на меня огромными, потемневшими от тоски глазами. Письмо лежало неподалеку. Я взяла его, села рядом и открыла. Затем предложила Жермену прочесть первым – он покачал головой.