Всего три месяца моей крови освещены тобой, а девять других протекают в тени, – девять месяцев, за которые и зачинается, и вырастает, и рождается дитя, девять темных месяцев, полных прошлого, девять месяцев, не несущих еще твоего имени, не ведающих ни прикосновений рук твоих, ни твоего дыхания и твоего сердца, ни твоего молчания и твоих призывов, ни твоего возмущения, ни твоего сна, ах, приди и взойди…

О Боже, меня словно по сердцу стукнули! Прямо сейчас, когда я достал из ящика чистый лист писчей бумаги, оказалось, что это – тот самый… Одному небу известно, как он там оказался! Для меня это не случайность. Случайностей не бывает…

Ты в своем коричневом замшевом костюме… а я и впрямь только сейчас подхожу к твоему столику с телеграммой в руке… а в телеграмме сказано: «Я приехала. Я приехала, любимый».

И я опять буду… как потяжелели мои пальцы!.. да и руки мои тоже, я не в состоянии этого пережить…

И я опять буду – если я вновь увижу тебя, если я приеду или приедешь ты, – тогда я буду опять, и все еще раз повторится, и я увижу тебя, я буду…

Я не могу больше писать…

Сладчайшая, ты так близко от меня, что я часто разговариваю с тобой; – Боже, благослови всех изобретателей телефона! Благослови, Боже, Филиппа Раиса[11]. По-моему, он был первым!

Я целый день просветленный и даже хороший человек, если я поговорил с тобой. Речь моя течет плавно, а для собак выдаются замечательные дни – с пирожными и бифштексами из филе. С некоторого времени они догадались, что к чему, и при любом телефонном звонке, даже если он касается счетов и напоминаний о неуплате, поднимают радостный лай. Не могу же я их после этого разочаровывать; я притворяюсь, будто этот звонок от тебя, и иду к шкафчику с шоколадом.

Отто[12], похоже, пропал в Чехословакии без следа. Он отправился туда под Рождество; будем надеяться, он не стал там жертвой погрома. Предполагаю, что он продал там права на чешское издание моих книг и проедает их сейчас. Мир его печени!

Когда я уехал из Парижа, Руди как раз успел привести в исполнение чудовищный замысел. Он снял рядом со своей квартирой дополнительно еще три комнаты, чтобы поселить там отца Тами и саму Тами на тот случай, когда появится Кошка[13], – и намерен оставить эти комнаты за собой, чтобы в них жила ты, когда появишься в Париже. Он сам сказал мне об этом! Я так и представляю себе: все вы в семейном доме, а я должен спускаться к тебе по ночам с крыши! Страшная мысль. Лучше я буду жить с тобой в «Сфинксе», если уж ты хочешь держаться поближе к семье. Любимейшая! Может быть, мой ишиас не что иное, как некий, свойственный низменным созданиям, способ испытывать тоску по тебе. Она ослабевает, но по-настоящему не уходит никогда. Поэтому черноногие индейцы уже избрали меня вождем по имени Парализованная Ягодица. Так это именуется у индейцев. Да мало ли что там еще парализовано! Господи Иисусе, вот если бы можно было сношаться по телефону! Это был бы прогресс. Я не изменяю, немыслимое дело! Я погиб самым грандиозным образом! И слава Богу! Ось жизни моей!

Возвращайся если там станет слишком противно тчк Не смогла бы ты сыграть все-таки Пат