И становилось понятно, зачем приор тратит время на него, Альтсина.

– А братья…

– Брат Домах как раз принес обет Мертвых Уст. На месяц. Брат Найвир… – Старик послал Альтсину понимающий взгляд. – Несмотря на то что говорят, я не настолько уж и суров. А потому он вызвался на работу при кухне и в подвалах. Некоторое время он не выйдет за стены монастыря.

Да, обет молчания для Найвира настолько же ужасен, как если лишить рыбу воды.

– Я не много помню о той ночи, приор. Был я слишком уставшим.

Они обменялись заговорщицкими взглядами.

– Я так и подумал, – кивнул приор. – Если бы кто-то спросил, пусть я и не думаю, чтобы до этого дошло бы, но если… Вы нашли вчера умирающую нищенку. Принесли ее в монастырь, где несчастная отдала душу в руки нашей Госпожи. Погребли мы ее в море.

Очень удобно, что в Камане не было привычных кладбищ. Мертвая беднота попадала в море.

Они добрались до небольшого окошка, откуда открывался вид на подворье, где уже крутились монахи. Альтсин отвел взгляд от сморщенного лица Энроха и уставился куда-то за окно.

– Известно, почему Совет стал настолько щедр?

– Милосердие Матери порой отворяет самые черствые сердца.

– Да. А кусок сыра, закопанный под порогом, превращается в золото, орущий кот, привязанный к мачте, отпугивает акул, а лучшее средство от икоты – зубок чеснока, воткнутый в задницу.

– Ты когда-нибудь испытывал на себе какие-то из этих вещей, Альтсин? – В голосе приора не было ничего, кроме искреннего интереса.

Вор вспомнил свое детство на улицах Понкее-Лаа.

– Все, кроме чеснока. – Он невольно улыбнулся и сразу сделался серьезен. – Знаю, что ты имеешь в виду, приор, но не станем играть в глупую болтовню. Совет, похоже, готовит новый договор с сеехийцами, а такая весть могла бы уничтожить все, чего они пока что добились. Непросто было б объяснить тем варварам, что мы ничего не знали о похищении девушки. Я буду молчать. Но переговоры могут закончиться в любой момент, а потому советую дожать их насчет той земли побыстрее.

Развеселившийся Энрох фыркнул:

– Учила селедка треску плавать.

Альтсин тихо вздохнул и взглянул на старого монаха:

– И то верно. Не мое дело, а тот, кто является приором этого места с момента, как Праматерь произнесла над миром первое слово, наверняка справится с бандой, готовой спустить с человека шкуру за последний медяк. Но ты ведь посвящаешь мне свое драгоценное время не только ради этого, верно, почтенный?

На лице Энроха появилось нечто вроде издевательской ухмылочки:

– Ах, гляньте, люди, как элегантно можно сказать «отвали, старикан».

Вор выдержал его взгляд, не моргнув.

– Я слышал, что ты сегодня встречаешься с определенными людьми. – Приор вдруг чихнул, раз и другой, а потом медленно почесал нос, словно желая дать Альтсину время, чтобы прикрыть рот. – С опасными людьми, которые правда обладают честью, пусть даже эта их честь и имеет некую цену.

Вор прищурился и процедил:

– Кто-то уже ее перекупил?

Если Райя его предал…

– О таком я ничего не слышал, – успокоил его монах. – А у кого-то есть причина ее перекупать?

«Хороший вопрос, клянусь всеми девками Понкее-Лаа».

– Полагаю, что нет, приор.

И правда, если бы некто, знающий проблему Альтсина, желал его достать, он не стал бы платить местной гильдии воров, а прислал бы в Каману гребаный флот вторжения с сотней колдунов на борту. Разве что это была бы та странная парочка с мола. Убийца с черными мечами и девушка, в глазах которой тлело истинное безумие.

Но они не казались теми, кто станет нанимать чужие ножи.

– Среди местных много людей, верных Матери. Как и среди тех, кто… как бы это сказать… ищет другого пути к богатству. Встреча одного из наших гостей с их главарем обеспокоила этих людей настолько, что они сообщили об этом мне. И двигала ими забота не о самочувствии гостя, но о будущем нашей общины. Совет полагает, что монастырь занимает слишком много места, и многие годы ищет весло, которым мог бы нас ударить, если понимаешь, о чем я. Нынче он щедр, но, если окажется, что один из нас влип в подозрительные делишки, милость их испарится, словно утренняя роса.