«Проклятие, – Кайлеан поерзала в кровати, – мы наверняка сильнее ее, и у нас есть оружие, но именно она здесь решает. Это не игра железа и стали, но игра подлости и тайн. Она стиснула кулаки.

Это не наш мир».

И кивнула.

– Во-вторых, отныне вы одеваетесь, – Бесара очаровательно улыбнулась, – в соответствующие платья. Вы ведь когда-то ходили в платьях, верно? Нет-нет… это просто шутка, но со штанами и рубахами, пошитыми по мужской моде, покончено. Для тебя, Инра, у меня есть несколько платьев: скромных, но со вкусом, для княжны – несколько традиционных верданнских одеяний, вполне приличных. К тому же чулки, белье, немного косметики. Никаких сабель, ножей и кинжалов.

– Мне идти с голыми руками на волков?

– Ты удивишься, детка, сколько оружия может оказаться у скромной дамы эскорта и что можно сделать с человеком при помощи обычного зеркальца из полированной стали. Я покажу вам. В-третьих, – она энергично хлопнула в ладоши, – хватит холода и сырости.

Дверь отворилась, и вошел Эккенхард еще с одним мужчиной. Они тащили подвешенную к палке железную корзину, до краев наполненную крупной галькой. Даже сидя в постели, девушки почувствовали исходящее от нее тепло.

– Принесут еще одну и станут менять их несколько раз на день. В таких условиях, как здесь, человеку неудобно думать и запоминать важные вещи. А это весьма скверно, я права?

Обе они поглядели на корзину, на красного от усилия Крысу и широко улыбнулись. Похоже, день закончится получше, чем все остальные до того.

– Вы несомненно правы, госпожа Бесара.

Кей’ла шмыгнула в кусты и припала к земле. Острая горная трава неприятно царапала голые плечи, однако она не обращала на это внимания. Нее’ва была уже близко и в любой момент могла ее заметить. Но она никогда ее не найдет. Никогда, никогда, никогда!

Кей’ла вжала лицо в мох и задержала дыхание.

Никогда!

Сестра вышла из-за дерева, огляделась с несколько ипуганным лицом, открыла рот, но отказалась от мысли звать ее. Нет смысла кричать тому, кто убегает, вопя, что не вернется уже никогда. По крайней мере пока кое-кто не остынет и не захочет сам оказаться найденным.

Ну и конечно, оставалась еще проблема леса. Деревьев, кустов, зарослей травы, что казались шерстью притаившегося чудовищя, теней, странных шелестов, таинственных отголосков и того, что земля – вместо того чтобы лежать, по заветам богов, плоско – громоздилась все круче, а деревья – благодаря некой магии, не иначе, – росли вертикально. И проблема того, что она задыхалась, пробежав едва половину мили, поскольку ноги не привыкли взбираться.

Пугающее место.

Кей’ла глядела, как Нее’ва минует ее укрытие и идет дальше. Не отозвалась, даже не пошевелилась, хотя и лицо сестры, и вся ее фигура выражали немую просьбу. Найдись, найдись, прошу! Прости меня!

Нет! Никогда Кей’ла не простит Нее’ве того, что она сказала! Никогда! И никогда не вернется домой!

Все началось утром. Лагерь все разрастался, новые фургоны беспрерывным потоком въезжали в долину и занимали выделенные им места. Уже возникло восемь больших четырехугольников, и должны были появиться еще два. Сорок тысяч фургонов, наибольшее собрание верданно в истории. «И как бы не последнее», – повторял отец, а его хмурое лицо тогда гневно морщилось.

Кей’ла не слишком-то во всем этом ориентировалась.

Они должны были ехать на восток, все так говорили, а отправились на север; должны были отобрать у се-кохландийцев земли предков, прекрасную огромную возвышенность, по которой фургоны верданно катались тысячи лет, а въехали между высокими, отвесными, будто стены замка, отрогами, которые, чудилось, готовы были их раздавить. Большие боевые фургоны, непобедимые, казалось бы, в Степи, здесь, перед лицом этих гор, становились вдруг такими… такими хрупкими. Люди в лагерях старались не смотреть на окружающие их вершины, отводили взгляды, сосредоточивая внимание на ближайшем окружении, на домашней работе, уборке, приготовлении пищи, уходе за животными, тренировках. А вечерами, когда солнце пряталось за вершинами гор, быстро запирались в фургонах и отправлялись спать.