«Безнаказанно рассыпались они (готы – В.А.) для грабежа по всей равнине Фракии, начиная от местностей, которые омывает Истр, до Родопы и пролива между двумя огромными морями. Повсюду производили они убийства, кровопролития, пожары, совершали всякие насилия над свободными людьми. Тут можно было наблюдать жалостные сцены, которые ужасно было видеть и о которых равно ужасно повествовать: гнали бичами пораженных ужасом женщин, и в их числе беременных, которые, прежде чем разрешиться от бремени, претерпевали всякие насилия; малые дети хватались за своих матерей, слышались стоны подростков и девушек благородного происхождения, уводимых в плен со скрученными за спиной руками. За ними гнали взрослых девушек и замужних женщин с искаженными от плача чертами лица, которые готовы были предупредить свое бесчестие смертью, хотя бы самой жестокой. Тут же гнали, как дикого зверя, свободнорожденного человека, который незадолго до этого был богат и свободен, а теперь изливал свои жалобы на тебя, Фортуна, за твою жестокость и слепоту: в один миг он лишился своего имущества, своей милой семьи, дома, который на его глазах пал в пепле и развалинах, и ты отдала его дикому победителю на растерзание или на рабство в побоях и муках» («Деяния»).

Вместе с Иорданом и только что процитированным Аммианом мы с вами, уважаемый читатель, погрузились в ужасающую повседневность полутора столетий почти непрерывных готских грабительских набегов на восточную Фракию. Мало различавшихся по своим целям и методам. Но если Иордан пытается героизировать историю готов, Аммиан, грек на римской военной службе, в первую очередь делится с читателем своими личными впечатлениями. Поседелый под римским шлемом, он лично принимал участие в военных действиях на разных «фронтах», многочисленных боях и походах. А о тех операциях, в которых ему не довелось участвовать лично, компетентно судил с точки зрения офицера Генерального штаба (выражаясь современным языком). Именно аналогичную должность Аммиан Марцеллин занимал в 353–360 гг. при военном магистре Урсицине (Урзицине), верном соратнике первого римского императора-христианина Флавия Валерия Аврелия Константина, вошедшего в историю как Константин Великий. Так что Аммиан хорошо знал, о чем писал. В дошедших до нас книгах своего исторического труда он подверг жесточайшей критике в первую очередь своих же римских соотечественников. Сторонников различных клик и партий, ослаблявших своим противостоянием все римское общество. А также придворных интриганов и завистников, портивших жизнь наиболее выдающимся полководцам, вроде Урсицина (судя по имени – служилого германца, вероятно, родича одноименного с ним царька аллеманов). И потому мы склонны больше доверять тому, что пишет греко-римский военный историк о тогдашних «варварских» народах (включая – при всем уважении! – готов), как современник и очевидец их вторжений, чем хвалебным гимнам, сочиненным полуготом Иорданом в честь своих готских предков.

В «Деяниях» Аммиана о готских военных обычаях написано много такого, что трудно совместить со светлым образом германского воителя. Воина «без страха и упрека» в стиле Макса фон Шенкендорфа, или Генриха фон Клейста. «Виртуозов пера», вдохновлявших в начале XIX в. своими романтическими фантазиями немецких патриотов на борьбу с «наследственным врагом» – французами Наполеона, или, скажем, с образами германских ратоборцев из историко-патриотических романов Вальтера Блёма. Когда читаешь в аммиановых «Деяниях» не просто об убийстве, но о «растерзании» (буквально: «расчленении») богатого свободнорожденного человека (вероятно, готские вооруженные грабители терзали его тело пытками, чтобы заставить римлянина рассказать, где спрятаны его сокровища), то… Поневоле вспоминаешь не героических и добродетельных германцев Тацита, а пиратов Карибского моря (но только не «киношных», а всамделишных). А также – в порядке конструктивной самокритики – набеги отдаленных родичей и потомков «наших готов», киевских варяго-русов Рюриковичей – Олега или Игоря – на земли Восточной Римской («Греческой») империи из «Повести временных лет» :