Де Ледигьер в ярости ударил кулаком по столу.

– Ну знаете ли! – воскликнул он и несколько спокойнее, но с явной угрозой добавил: – Ваша дерзость, любезный, переходит всякие границы.

– Уверяю вас, сударь, я далек от намерения дерзить вам. Я адвокат, выступающий по делу – делу господина де Вильморена. Сюда я пришел с единственной целью – искать правосудия в связи с его убийством.

– Но вы сами сказали, что это была дуэль! – вскричал прокурор.

– Я сказал, что убийству придали видимость дуэли. Здесь есть некоторая разница, что я и докажу вам, если вы соблаговолите выслушать меня.

– Ну что ж, если вам не жалко времени, – ответил ироничный господин де Ледигьер; за время пребывания во Дворце правосудия ему не доводилось принимать ни одного посетителя, чье поведение хотя бы отдаленно напоминало поведение молодого адвоката из Гаврийяка.

Андре-Луи понял предложение де Ледигьера в буквальном смысле.

– Благодарю вас, сударь, – важно ответил он и приступил к изложению своих доводов: – Легко доказать, что господин де Вильморен никогда в жизни не занимался фехтованием, и общеизвестно, что в искусстве владения шпагой господин де Латур д’Азир не имеет равных. Можно ли, сударь, поединок, в котором только один из противников вооружен, назвать дуэлью? Учитывая степень владения оружием соответствующими сторонами, предложенное мною сравнение не только допустимо, но и напрашивается само собой.

– Против любой дуэли можно выдвинуть этот несостоятельный аргумент.

– Но не всегда с той степенью оправданности, как в настоящем деле. По крайней мере, в одном случае этот аргумент имел решающее значение.

– Решающее? И когда же?

– Десять лет назад, в Дофине. Я имею в виду дело господина де Жевра, навязавшего дуэль господину де Ларош Жанину и убившего его. Де Жанин был членом влиятельного семейства: его родственники приложили все усилия и добились правосудия. Они выдвинули аргументы, аналогичные тем, что выдвигаются против де Латур д’Азира. Вы, конечно, помните, что судьи признали факт умышленной провокации со стороны господина де Жевра, признали его виновным в преднамеренном убийстве и он был повешен.

Господин де Ледигьер вновь воспылал гневом.

– Черт возьми! – бушевал он. – У вас хватает бесстыдства предлагать повесить господина де Латур д’Азира?!

– А почему бы и нет, сударь? Если существует закон, имеется прецедент – о чем я имел честь напомнить вам – и если можно без труда установить соответствие всех приведенных мною фактов истине?

– Вы спрашиваете почему? И вы смеете задавать мне подобный вопрос?

– Смею, сударь. Можете вы ответить на него? Если нет, сударь, мне придется заключить, что машину правосудия могут привести в действие только могущественные семейства вроде Ларош Жанинов, а для людей скромных и незаметных, как бы по-варварски ни обошелся с ними знатный сеньор, она и с места не стронется.

Де Ледигьер понял, что спорить с этим бесстрастным и решительным молодым человеком совершенно бесполезно, и тон его стал еще более угрожающим.

– Я бы посоветовал вам немедленно убраться отсюда и быть благодарным за возможность уйти целым и невредимым.

– Значит, мне следует понимать, сударь, что расследования по моему делу не будет и вас ничто не заставит изменить решение?

– Вам следует понять, что если через две минуты вы все еще будете здесь, то пеняйте на себя.

И господин де Ледигьер позвонил в серебряный колокольчик.

– Сударь, я сообщил вам о дуэли – так называемой дуэли, – на которой был убит человек. Кажется, мне следует напомнить вам, отправителю королевского правосудия, что дуэли запрещены законом и что долг королевского прокурора обязывает вас провести расследование. Я пришел как адвокат, уполномоченный безутешной матерью убитого господина де Вильморена потребовать от вас судебного разбирательства.