Кардуэлл кивнул, и несколько прядей его седых волос шевельнулись. Он дотронулся до кончика своего длинного носа.

– Сколько, по-твоему, сейчас стоит мое собрание?

– Боже! – Лампет даже нахмурился, сдвинув черные брови над переносицей. – Прежде всего это зависит от того, каким образом ее продавать. А во-вторых, для точной оценки понадобится неделя работы эксперта.

– Меня устроит и приблизительная оценка. Ты же знаешь мои картины – большинство из них приобрел для меня ты.

– Верно, – Лампет вызвал в памяти образы двадцати или тридцати полотен, вывешенных в этом особняке, и мысленно оценил каждую. Затем, закрыв глаза, произвел в уме простое сложение сумм. – Никак не меньше миллиона фунтов, – подвел он итог вычислениям.

Кардуэлл снова кивнул.

– Результат моих собственных подсчетов оказался таким же, – сказал он. – Чарли, мне как раз необходим миллион фунтов.

– Господи всемогущий! – Лампет от удивления выпрямился в кресле. – Неужели ты собираешься продать коллекцию?

– Боюсь, это стало необходимостью, – с грустью ответил Кардуэлл. – Я надеялся передать ее в дар нации, но реальности деловой жизни определяют все. Моя компания непомерно разрослась, бюджет не выдерживает. Необходимо значительное вливание капитала в течение ближайших двенадцати месяцев, или мы пойдем ко дну. Ты же знаешь, я уже несколько лет подряд распродавал небольшие участки имения, чтобы удержаться на поверхности.

Он поднес к губам округлый бокал с бренди и отпил из него.

– Молодые наездники наконец поравнялись со мной, – продолжал он. – Новые метлы по-новому метут в мире финансов. Наши методы работы устарели. И я покину бизнес, как только компания станет достаточно надежной для передачи в другие руки. Пусть молодые и лихие всадники мчатся дальше.

Нотки усталого отчаяния в голосе друга даже слегка рассердили Лампета.

– Молодые всадники! – презрительно воскликнул он. – Их время еще придет, но не сейчас.

Кардуэлл тихо рассмеялся.

– Не горячись, Чарли. Мой отец пришел в ужас, когда я объявил о своем намерении заниматься бизнесом в Сити. Помню, как он сказал: «Но ведь ты же унаследуешь титул!», словно это само по себе исключало для меня всякую возможность делать большие деньги самостоятельно. А ты сам? Как отреагировал твой отец на открытие тобой первой художественной галереи?

Лампет признал его правоту, невольно улыбнувшись.

– Он посчитал это никчемным занятием для потомственного воина.

– Видишь, мир всегда принадлежал юным и смелым всадникам с отточенными клинками. А потому продай мои картины, Чарли.

– Но коллекцию придется раздробить на части, чтобы выручить как можно больше.

– Тебе виднее. Ты – специалист. А для меня нет смысла проявлять по этому поводу излишнюю сентиментальность.

– И все же некоторые полотна нужно пока сохранить, чтобы устроить сначала выставку. Давай прикинем: Ренуар, два Дега, несколько холстов Писарро, три Модильяни… Мне придется поломать над этим голову. Сезанн, разумеется, пойдет только с аукциона.

Кардуэлл поднялся, показав весь свой могучий рост, на дюйм или два превышавший шесть футов.

– Что ж, не станем слишком долго оплакивать покойников. Не присоединиться ли нам к нашим леди?

Художественная галерея «Белгравия» обстановкой напоминала провинциальный музей, но достаточно высокого класса. Тишина здесь ощущалась почти физически, когда Лампет в черных туфлях с лакированными носами бесшумно пересек помещение по простому оливково-зеленому ковровому покрытию. В десять часов утра галерея только что открылась, и клиентов пока не было. Тем не менее сразу три его помощника, одетые в черные с полоской костюмы, ждали покупателей в приемной, готовые к услугам.