Затем вокруг стали разряды над лесом ходить. Пришлось спрятаться внутрь, у входа. Зашли, осмотрелись. Пусто внутри. Ну как так? Порядок вроде. Но пусто. Прошли туда-сюда. Вход в подвал открыт – оттуда музыка. Ну мы же мужики. Я с пулемётом, Женя с автоматом. Наш второй пулемёт у него за спиной. Ну мы спустились, глянуть чисто. Там патефон старый играет. Вокруг чистота, словно винный погребок старый и для хранения съестного всякого. Как вдруг нас как ослепит… Только это не световуха какая… это дом сгенерировал что-то. Это я 100% знаю и отвечаю, за то что говорю. Женя бы подтвердил, – внезапно по его щеке, прошла скупая слеза. – Слышим, вы подъезжаете. Всмысле не звук машины, а гарнитуры с твоим голосом ожили. Потом с голосом Макса. Мы вышли на ружу. А там лес глухой. Мы и ошалели по полной.

Пошли назад к машине через траву, чёртову. Выше роста человеческого. И чем дальше идём, обходя дом справа, если сзади смотреть, тем меньше травы, тем темнее и тем меньше лес напоминает… пока вместе травы какие-то дрянные лохмотья не остались, а мы не оказались в том адище… Где твари кругом эти бродят, без башки и ног нормальных. Жопы какие-то на щупальцах, с зубами. Мы их жопами таки и прозвали. Ещё, каких только уродов там не было… Сучьих потрохов… Парад уродов короче… – у него вырвалось крепкое ругательство, потом ещё одно. – Всех намотаем на штык нож… решили мы. Но выберемся обратно, во чтобы-то ни стало, – перед тем как вновь продолжить, он тяжело вздохнул.

Потом опять стали вас слышать. Уже через несколько дней. Пока из того лабиринта развалин в перемешку с высохшим лесом сумеречным выбрались. Обтрепались мы конечно сильно, очень… Патрон почти не осталось. Мой аварийный дробовик я потерял давно. А последнюю ленту не зря берёг разрывных. У Жени, только две обоймы к пистолету уже было. Тоже автомат давно бросил и пулемёт. Тварей поубивали немеряно. Осталось стопятьдесят патрон из двухсотой у меня. На крайний случай. И вот он настал. Сутки наверное уже за нами по пятам крупная сука шла одна. Зубастое нечто, метра под четыре. Гранаты на неё спустили последние, растяжками, а та всё не отставала.

Тут мы по помехам в гарнитуре вроде как вас и нашли… по усилениям шипения и вашим голосам. Вот тогда-то и увидели свечение… Мы смекнули это наш последний шанс. А сука та, перегородила нам дорогу к нему… вычислила нас. Мы и дали последний бой. Женя герой… – сморщился Люм и посмотрел на небо. – Он мне свой пистолет дал, а сам взял у меня пулемёт. Потом, он на него с голыми руками пошёл, когда у него последние патроны вышли. Меня спасал. Чтобы не схарчили. Всю рожу ему на флаг колониальной Британии порезал… но не сберёг себя. Я его вытащил из жвал прямо и рванул к свету.

А он, Женя то есть, мне пистолет свой даёт и говорит… «Всё дружище Люм. Прости меня за всё. Я к своим ухожу. Предки заждались. Вот возьми, на память. Он мой лучший…», – Люм затих, чтобы не начать плакать, Гриша тут же обнял его по-братски. – Мы с ним за семнадцать лет, все горячие точки вместе прошли, огонь, воду… всё всё сошло с рук, а тут блин… такая засада. Прости братишка… Прости меня, не уберёг я тебя.

У всех подступил ком к горлу… даже Михаил сглотнул, настолько его речь всех нас тронула и дело было не в фарме, которую ему дали. Это были лучшие друзья, боевые братья и товарищи. Не всем дано иметь таких верных друзей, которые рискнут друг для друга жизнью, даже не задумываясь.

– Всё Люм, – сказал Гриша. – Всё позади. Ты мужик. И сам спасся и Женю вытащил. И задание выполнил. Разведка боем.