Еще один грамотный шаг со стороны Анны: взрослые не верят в мистику, но дети верят, и до их настоящей встречи она сумела докопаться до детского, самого основного мышления, пробудить ту часть его памяти.

А потом, в соседней комнате, он наконец увидел ее.

На огромном окне не было штор, и тяжелые рыжие лучи, густые, как дымка, врывались в комнату, заполняли все вокруг, очерчивали темный силуэт в воздухе и сливались с ним, становясь его частью. Анна, встречая его, не стояла и не сидела, она парила, невесомая и ненастоящая.

Вот тогда, почувствовав, что он уже никогда этого не забудет, даже если очень захочет, Леон понял ее игру и усмехнулся. Он был раздражен – но и впечатлен. Шах и мат, нужно уметь проигрывать, и сейчас он вынужден был признать, что она влезла ему в голову еще до того, как он ее увидел и узнал.

Теперь, смирившись с этим и пообещав себе со всем разобраться позже, когда он сможет снова просмотреть в памяти свой путь сюда, он наконец разглядел ее.

Она не умела летать, и магии в ней тоже не было. Просто в потолок этой комнаты, такой же серой, как все остальные, были вбиты металлические петли. На них крепились тканевые ленты, похожие то ли на качели, то ли на узкие гамаки. Леон знал, что это такое, видел в спортивном клубе, где тренировался сам, просто никогда не использовал. Эти ленты предназначались для воздушной йоги. Используя их, можно было выполнять все те же асаны, но в подвешенном состоянии, без точки опоры, и это все значительно усложняло. Чтобы развлекаться таким, нужно было не просто знать йогу, требовался поразительный уровень гибкости, координации и выносливости.

У Анны все это было, и она грамотно использовала свои преимущества, став изящным силуэтом в золотых огнях. Она вытянулась среди лент, замерла, и чувствовалось, что ей несложно вот так парить, она могла хоть весь день здесь провести.

Но теперь, когда она убедилась, что нужный эффект произведен, она не стала продолжать игру. Анна легко скользнула в один из тканевых гамаков и устроилась на нем в позе лотоса, без труда поддерживая равновесие.

– Это было обязательно? – спросил Леон.

– Ко мне можно на «ты», – сказала она.

И это было чем-то вроде негласного договора между ними: Сергей Пыреев беспокоился зря, в этот раз они сработаются.

Разглядывая Анну, Леон понимал, почему она устроила этот спектакль. Если бы они встретились в кафе, как цивилизованные люди, он бы не запомнил этого знакомства, не выделил его в череде других, которых у него, ныне работающего начальником охраны, было много. Анна Солари была привлекательной – и не более, она не была обворожительно красивой, и ее внешность не шокировала. Фигура тонкая и подтянутая, совсем как у тех манекенов, однако не лишенная женственности, не перегруженная мышцами, черно-красный костюм для занятий йогой позволял не сомневаться в этом. Кожа у хозяйки дома была светлой, благородного фарфорового оттенка, тут ей повезло. Глаза, наблюдавшие за ним, оказались чайными – не редкость, но и не самое обычное сочетание с такой кожей. Волосы были собраны в небрежный пучок, позволявший, однако, предположить, что они не слишком длинные. Их ярко-красный цвет идеально гармонировал со спортивным костюмом, но Леон не сомневался, что это краска, да еще и не самая лучшая.

Он, привыкший подмечать все детали, обратил внимание и на то, что на правой руке Анна носила черную перчатку, да и рукав топа там казался плотнее, словно под тканью скрывались то ли эластичные ленты, то ли бинты. Но кто их поймет, этих йогов? Может, сейчас мода такая, для Леона это было не важно.