– Паршивее некуда! – ответил доктор Сьюпеб. – Пожалуйста, дайте мне пройти.

– В последний раз направляясь в свой кабинет, – сказал репортер, глядя ему вслед, – доктор Сьюпеб ощущает атмосферу всеобщего осуждения, однако тем не менее продолжает тайно гордиться уверенностью в собственной правоте. Только будущее рассудит, насколько он прав в своем упрямстве. Подобно практике кровопускания, психоанализ пережил периоды своего расцвета и медленного увядания, а теперь его место заняла современная химиотерапия.

Сев в машину, доктор Сьюпеб выехал на подъездную дорогу и вскоре уже катил по автобану в сторону Сан-Франциско. Он по-прежнему чувствовал себя паршиво и очень опасался предстоящей, как ему казалось, неизбежной схватки с представителями власти. Не меньше его беспокоили и перспективы собственного ближайшего будущего.

Он был уже не молод, чтобы участвовать в этих событиях. На талии его накопилось немало лишней плоти. Каждое утро приносило ему огорчение, поскольку лысина, которую он как-то обнаружил в зеркале ванной комнаты, явно увеличивалась. Пять лет назад он развелся со своей третьей женой, Ливией, и больше в брак вступать не собирался. Его семьей стала работа. И что же теперь? Бесспорным было одно: как сообщил робот-репортер, сегодня он направляется в свой кабинет в последний раз. И пятьдесят миллионов телезрителей Северной Америки и Европы, наблюдающих за ним, будут гадать: обретет ли он новое призвание, откроет ли для себя новую необыкновенную жизненную цель взамен старой? Увы, на это было слишком мало надежды.

Чтобы успокоиться, он поднял видеофонную трубку и набрал номер, по которому передавали молебен.

Припарковав машину, он прошел пешком до Почтовой улицы и обнаружил возле дома, где размещался его кабинет, небольшую толпу, состоящую из зевак, роботов-репортеров и нескольких полицейских в синих мундирах. Определенно, все дожидались его.

– Доброе утро! – неловко поздоровался он с полицейскими и, вытащив из кармана ключ, двинулся к дверям.

Толпа расступилась перед ним. Он поднялся по ступенькам, открыл дверь и распахнул ее настежь, впустив утреннее солнце в длинный коридор, стены которого были украшены эстампами Пауля Клее и Кандинского. Эти эстампы доктор Сьюпеб и доктор Баклман развесили семь лет назад, стремясь хоть чуть-чуть украсить это довольно старое здание.

– Наступает час испытания, дорогие телезрители, – объявил один из роботов-репортеров. – Вот-вот появится первый на сегодня пациент доктора Сьюпеба.

Полицейские с торжественным видом ждали развития событий. Будто готовились к параду…

Прежде чем войти внутрь, доктор Сьюпеб остановился в дверном проеме, повернулся к тем, кто последовал за ним, и сказал:

– Прекрасный денек! Для октября, во всяком случае.

Он хотел придумать какую-нибудь героическую фразу, полную патетики и пафоса, которая придаст благородство его нынешнему положению, но ничего такого в голову не приходило. Видимо, решил он, причина в том, что героизму здесь нет места. Ведь он просто делает то, что делал пять раз в неделю в течение многих-многих лет, и не нужно быть особенным храбрецом, чтобы пройти давно заведенным рутинным путем еще один раз. Разумеется, платой за это ослиное упрямство станет арест – разумом своим он прекрасно понимал это, – однако телу и нервной системе не было до ареста никакого дела. И Сьюпеб автоматически переступил порог.

– Мы с вами, доктор! – выкрикнула из толпы незнакомая женщина. – Удачи вам!

Ее поддержали, на несколько мгновений возник одобрительный гул, тут же, впрочем, стихший. Полицейские в эти несколько секунд выглядели докучливыми надоедами. Доктор Сьюпеб прикрыл за собой дверь.