Издав тяжёлый вздох от осознания предстоящей перспективы, я провёл рукой по волосам. Они неприлично отросли и теперь, спадая на лоб длинными прядями, раздражающе лезли в глаза. Я и не вспомню, когда в последний раз у меня была такая шевелюра.

В спорте волосам не место. Они закрывали обзор, сильно потели, и одна мелкая волосинка, так не вовремя попавшая в глаз, могла лишить тебя победы, к которой ты шёл многие годы. Поэтому ещё один немаловажный пункт, как укорачивание волос до привычной длины, не раздумывая, стоило добавить в список срочных дел.

На столе неприятно задребезжал телефон. Несколько секунд я неотрывно смотрел на имя, высветившееся на вибрирующем дисплее. А когда экран потух, я даже не успел толком порадоваться, потому что вызов повторился вновь.

Я наивно полагал, что у меня в запасе есть ещё несколько дней. Ошибся. Зная, что разговор рано или поздно состоится, я решил не оттягивать момент и медленно протянул руку, чтобы скользнуть большим пальцем совсем не в ту сторону, в которую хотелось.

– Так соскучился, что не мог дождаться более приличного времени для звонка? – лениво протянул я, не желая изображать напускную радость. Она была бы не напускной, если бы он звонил мне просто потому что захотел.

– Я неприличный. Ты в Чикаго?

– Да.

На несколько секунд воцарилось молчание.

– Завтра отец возвращается.

Уже на этом месте я готов был бросить трубку и кинуть его номер в игнор. Но даже такую мелочь я не мог себе позволить. Поэтому, крепко стиснув челюсти, ожидал продолжение, стараясь контролировать силу и не раскрошить в щепки металлический корпус.

– Семейный ужин. В восемь.

То, как он практически выплюнул слово «семейный», лишний раз подтверждало мои догадки о том, что это вовсе не прихоть инициатора звонка, а продиктованный под запись другим человеком текст.

– Не могу дождаться.

Он уловил мой сарказм и нахально усмехнулся:

– Ты же знаешь, мне плевать. Меня просили передать, я передал.

– Я не приеду.

Чистой воды блеф. Не приеду – привезут.

– Знаешь, почему эти шесть месяцев были самыми лучшими в моей жизни? – прилетел риторический вопрос, не требующий ответа.

Я догадывался к чему он клонит.

– Ты считаешь? Приятно знать.

В ухе раздался щелчок зажигалки, а затем долгая глубокая затяжка и выдох. Новая привычка? Она ему совсем не шла.

– Потому что, наконец, все увидели, какой ты на самом деле лжец, – старался безразлично звучать он. Но у него не получалось. Я слышал злость в каждом слове. – Я так радовался, словно получил подарок. Хотя, о чём я. Ты не знаешь, что такое подарки.

– Ты хочешь подарок, Кайлеб? – невозмутимо спросил я, чувствуя его плохо скрываемую обиду.

– Мне ни черта от тебя не надо, – огрызнулся он, и новая затяжка вакуумным шумом прозвучала в трубке. – Притащи свою задницу завтра к восьми. У отца есть к тебе предложение. И ещё, – язвительно добавил он, – прилизанного оставь дома. – И не дожидаясь моего ответа, скинул звонок.

Умный ход. Натравить на меня мелкого гадёныша, который, сам того не осознавая, всегда умел бесхитростно залезть под кожу.

Эти затяжки раздразнили меня, и я, сразу же забыв про кофе, прошёл в коридор, чтобы достать из кармана пачку сигарет. Этой пачке было уже месяца три, и я растягивал её, как мог, по-детски скрывая своё увлечение от Мейсона. Он этому не обрадуется. Прихватив с другого кармана зажигалку, я вышел на балкон.

Раннее чикагское утро обезобразило пасмурное небо, наглухо затянутое мглистыми облаками. Вдоль серо-зелёных вод озера Мичиган вился густой, плотный туман, отбирая возможность отразить даже самый маленький огонёк шумного города. Этот тоскливый пейзаж всего на какую-то секунду подбросил дикую мысль: забраться в постель и не вылезать из неё неделю. Но я быстро одёрнул себя, вспомнив, что постель занята одним очень привлекательным женским телом. И даже будь она свободна, я ни за что не позволю себе эту слабость. Моя жизнь сейчас встала на стоп, и чтобы наконец запустить тот самый движущий механизм, нужно было срочно что-то предпринимать, а не валяться бесполезным куском, надеясь, что всё рассосётся без моего участия.