– Нет, крошка, не моя. Я по-прежнему без средств и по-прежнему намерен заставить тебя вернуть деньги. Как ты жила все это время?

– Неважно. Сижу на мели.

– Ну что ж. А теперь посидишь немного в тюрьме; может, это пойдет тебе на пользу. По крайней мере, бесплатное питание.

– Ты не отправишь меня в тюрьму!

– Конечно, если ты вернешь мне деньги.

– Извини, пожалуйста. – Римма выставила грудь, повернулась ко мне и положила свою руку на мою. – Мне тогда до зарезу нужны были деньги. Я верну. Клянусь тебе!

– Не клянись. Просто верни, и дело с концом.

– Но у меня нет сейчас ни цента.

– Дай-ка сумочку.

Она прижала к себе потрепанную маленькую сумочку:

– Нет!

Я повернул машину к тротуару и резко затормозил.

– Ты слышала? Дай сумочку, или я отвезу тебя в ближайший полицейский участок.

Римма сверкнула глазами:

– Оставь меня в покое. Нет у меня денег. Я их истратила.

– Знаешь, крошка, мне это совсем-совсем безразлично. Дай мне твою сумку, иначе будешь разговаривать с полицейскими.

– Ты пожалеешь об этом! Я говорю серьезно. Я не скоро забываю.

– А меня не интересует, скоро или не скоро. Дай сюда!

Римма бросила мне на колени потрепанную сумку.

Я открыл ее. В ней оказалось пять долларов и восемь центов, пачка сигарет, ключ от комнаты и грязный носовой платок.

Я взял деньги, положил их в карман и швырнул сумку обратно.

– Вот уж чего я тебе никогда не забуду, – тихо заметила Римма.

– И чудесно. Во всяком случае, это тебе наука на будущее. Где ты живешь?

Римма с мрачным выражением лица назвала адрес пансиона недалеко от того места, где мы находились.

– Вот туда мы и поедем.

Следуя сердитым, отрывочным указаниям девушки, я привез ее к еще более грязному и запущенному дому, чем мой. Из машины мы вышли вместе.

– Придется тебе перебраться в мой пансион, крошка, – заявил я. – Будешь петь, зарабатывать деньги и вернешь мне украденное. Твоим антрепренером буду я, и тебе придется платить мне десять процентов со всех заработков. Мы составим письменный договор, но прежде всего ты соберешь свои вещи, и я увезу тебя из этой дыры.

– Ничего я пением не заработаю.

– Это уж моя забота. Ты сделаешь то, что я тебе велю, а иначе отправишься в тюрьму. Давай решай, да побыстрее!

– Ты можешь оставить меня в покое? Я же говорю, что ничего не заработаю пением.

– Ты поедешь со мной или предпочитаешь отправиться в тюрьму?

Римма молча смотрела на меня. В ее глазах я видел ненависть, но это меня не беспокоило. Она была в моих руках и могла ненавидеть сколько угодно. Так или иначе, но ей придется вернуть деньги.

– Хорошо, я еду с тобой, – пожав плечами, сказала она наконец.

Сборы не заняли у Риммы много времени. Мне пришлось расстаться с четырьмя ее же долларами, чтобы уплатить за квартиру, потом я привез ее в свой пансион.

Римма поселилась в той же комнате, что и прежде. Пока она раскладывала вещи, я написал договор, составленный в громких, но юридически совершенно несостоятельных выражениях. Я именовался антрепренером и получал право на десять процентов от всех заработков девушки. С этим документом я отправился к Римме.

– Распишись вот здесь, – потребовал я, показывая на бумагу.

– И не подумаю, – мрачно ответила Римма.

– Тогда отправляемся в участок.

В глазах Риммы снова вспыхнула ненависть. Помедлив, она нехотя поставила свою подпись.

– Так-то лучше, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня вечером мы пойдем в «Голубую розу». Ты будешь петь, как еще не пела никогда, получишь ангажемент на семьдесят пять долларов в неделю. Из этих денег я возьму десять процентов плюс свои тридцать долларов. В дальнейшем, крошка, тебе сначала придется отработать все то, что я потрачу на тебя, а уж потом ты будешь зарабатывать и на себя.