Слово тоже дарит жизнь: одиночество часто соткано из молчания. От этого некоторые старики разучаются общаться. От этого, как мы говорили, люди начинают беседовать сами с собой, одушевлять предметы, обращаться к вещам, терять связь с реальностью и жить в фантастическом, безумном мире – это всё болезни одиночества и молчания. Старик неинтересен, с ним не поговоришь, он тугодум. И он в итоге создает себе воображаемых собеседников. Но живое человеческое слово возвращает к жизни.

Все это говорит не только о том, насколько бездушно наше общество, но и насколько оно малодемократично. Стариков много, но они не имеют веса, соразмерного их числу. Их гражданские права попираются. Именно это происходит в больших обезличивающих учреждениях, таких как больницы для хронических больных или дома престарелых. Они являются выражением, монументом несправедливого и малодемократичного общества, которое через эти учреждения являет свой смертоносный потенциал, лишая прав значительную часть общества. Непризнание прав – тоже проявление бедности.

В этих учреждениях, да и в больницах тоже, старик становится «вещью», предметом: если повезет, его будут лечить, но он останется вещью. Он может жить, вести растительное существование, умереть, плохо или хорошо реагировать на лечение, но он останется вещью, лишенной ценности человеческой личности. Старик в больнице болен вдвойне. На ум приходит множество историй страдания, заброшенности, смерти, историй людей, которые, перестав ощущать себя людьми, предпочли умереть. Для некоторых это был последний и единственный возможный протест: отказ от жизни, которая отказывает человеку в достоинстве и утрачивает самый смысл.

Говоря о бедности стариков, следует принимать в расчет два равно важных права (которые необходимо отстаивать и обеспечивать): первое – это право на жизнь, понимаемое как право на существование, на защиту жизни, то есть на защиту от смерти. Это неоспоримое право. Но есть и другое, а именно право на уважение собственной личности, то есть право оставаться самим собой, быть человеком со своими привычками, даже со своими маниями, какими бы иррациональными и противоречивыми они ни были, со своими особенностями и индивидуальностью. Большие обезличивающие учреждения разрушают право на индивидуальность, подавляют его и зачастую не помогают даже выживать. Лечение – это еще не все. Ценность жизни состоит не в одном выживании, но и в возможности чувствовать себя человеком.

Долгий опыт дружбы со стариками позволяет понять, какая пустыня простирается вокруг них. Нередко семьи больше не существует, потому что все умерли или разъехались по миру, в других случаях она уклоняется от заботы о своем старике либо не получает достаточной поддержки. Тогда друзья становятся как родные, хотя они всего лишь поддерживают своим человеческим присутствием. Так формируется глубокая связь, дающая жизнь новой семье, основанной не на кровном родстве, но от этого не страдающей недостатком чувств или ответственности. Столько стариков болезненно переживает отношения с собственной семьей: проблема в том, что есть идея, мечта о семье, которая постоянно вступает в конфликт с реальностью. Часто с уст стариков слетают слова «неблагодарность» или «предательство». Так часто проживают они свои последние годы в горечи. Многое удручает в жизни стариков. Но те, кто находится рядом, породнившись с ними дружбой, открывают ценность утешения.

Эта горькая старость, следовательно, требует не только помощи, но и утешения. В жизни старика столько поводов впасть в отчаяние. В нашем обществе старик напоминает библейского Иова: беды сыплются одна за другой; он пытается залатать брешь, и тотчас появляется другая; ресурсы, в том числе человеческие и духовные, истощаются. Норберто Боббио, еще один великий светский мыслитель Италии, посвятил размышлениям о собственной старости эти пронзительные строки: