– О, бросьте, Аннабел, мы не так тупы, как он, – усмехнулся Оуэнс.

– И что? – спросила она с легким раздражением. – Если все так, вы стоите на пути моей… истории. Моей газетной колонки.

Ей хотелось сказать «истинной любви». Однако вместо этого она впервые в жизни пробормотала три слова:

– Как вы смеете?

– Хороший трюк, Аннабел, – рассмеялся Оуэнс, – оставить шаль, чтобы потом за ней вернуться. Классический. Но как вы напишете об этом, без того, чтобы он все понял? Не настолько он глуп.

Хороший вопрос. Тот, на который у нее не было ответа. Особенно еще и потому, что Оуэнс прав. Она не может написать об этом, не выдав себя.

И снова Аннабел поняла, что не просчитала всего. Во всем виновата вынужденная спешка. И тот печальный факт, что если бы она хорошенько все обдумала, никогда не решилась бы на такое.

– Я что-нибудь придумаю, – ответила она. Комната неожиданно показалась ей слишком тесной. И душной.

Оуэнс продолжал всматриваться в нее темными, бархатисто-карими глазами.

Ответ его был совершенно неожиданным.

– Я вас одобряю, – откровенно заявил он.

– Простите… – потрясенно пролепетала Аннабел. Оуэнс нарушал все ее планы, пока стоял, загораживая дверь высоким, сильным телом и удерживая ее в этой комнате. Они вдвоем и никого больше.

– Послушайте, Аннабел, вот вам бесплатный совет. Мужчины живут соперничеством. Погоней. Состязанием. Испытаниями. И ради своей колонки вам необходимо пробудить в нем подозрения. Если он поймет, что Болваном прозвали именно его, это слишком легко. Но если он вообразит, что Болван – это я…

Оуэнс замолчал.

Аннабел смотрела на него, пытаясь осознать сказанное.

Если удастся вселить в Найтли сомнения, значит, у нее появится возможность писать свободно, без опасения выдать себя. И она сумеет написать занимательную колонку, что еще увеличит продажи. А если что и способно привлечь Найтли, так это увеличение продаж.

В некоторых письмах предлагалось поощрять соперника и соперничество, но она посчитала это невозможным. Кто будет играть роль этого соперника?!

Оуэнс, вот кто. Оуэнс, который, как она заметила, молод и красив.

– Понимаю, – кивнула Аннабел. – Но почему вы хотите мне помочь?

– Чем скорее он женится и поймет, что жизнь может проходить не только в кабинете издателя, тем скорее я получу повышение, – пояснил Оуэнс, словно факт был очевиден. – Не у него одного в этом издательстве есть амбиции.

– Но как это сработает? – спросила она.

– Уже работает, – заверил он. – Можете написать об этом, и пусть гадает, кого вы ловите: его или меня. Это сделает вас намного интереснее.

– Хотите сказать, что я серая, незаметная мышка? – обиделась Аннабел.

– Теперь уже нет, – ухмыльнулся Оуэнс. – Теперь уже нет.

– Не пойму, как к этому отнестись, – нахмурилась Аннабел.

– Я всего лишь хочу помочь. И сделайте что-нибудь с волосами, – посоветовал он.

– О чем вы? – рассердилась она, но рука невольно потянулась к тугому, нашпигованному шпильками и перетянутому лентами узлу.

– Позвольте мне, – тихо предложил Оуэнс и ловко вынул пару шпилек, освободив волнистые пряди, мягко обрамившие щеки. Аннабел наблюдала за ним и заметила в его лице нечто вроде восхищения.

– Гораздо лучше, – пробормотал он. Ее губы приоткрылись, но с них не сорвалось ни звука. Происходило нечто… гораздо большее, чем избавление от шпилек. Аннабел, к которой вернулась застенчивость, поспешно отступила.

И тут же наткнулась на стул.

И стала падать, а Оуэнс поспешно ее поймал.

Найтли выбрал именно этот момент, чтобы открыть дверь, и обнаружил Аннабел в объятиях другого мужчины. Волосы девушки были растрепаны, губы приоткрыты.