Я-то живу в Московском княжестве, царстве-государстве, как хотите, но это другая какая-то Россия, не такая, как в остальной стране. И о том, что он был в Москве, я узнала по появившейся фотографии в сети. Он почти ничего не ставит на своих страницах, так, может перепостить раз в три месяца новости из какой-нибудь группы. А тут вдруг он сфотографировал какой-то невнятный старинный особняк, это мог быть любой город, но он неожиданно поставил локацию – «Москва». А я – тоже совершенно неожиданно – почувствовала обиду. Приезжал, знал, что я есть, что живу в Москве – он, собственно, всегда знал обо мне, это я о нем ничего не знала – и даже не попытался со мной встретиться. Если бы я была в Москве в это время, я бы просто написала комментарий под фотографией: «Привет!» Может быть, написала бы. И я уверена, что он бы отреагировал.

Второй раз, когда он приезжал, мы уехали на море, внезапно. Это было позапрошлым летом.

Мама боялась лететь, боялась и боялась, третий отпуск подряд, и мы уже решили не ехать ни на какое теплое море, провести время на даче. «Мне только хорошо, Валюша! – искренне сказал папа. – Не кори себя!» И правда, он выполнит всё необходимое по саду и по хозяйству, прибьет всё отвалившееся у наших двух замечательных сараев и дома и засядет в дальнем углу второго этажа с тетрадкой или компьютером.

В тетрадке папа ищет решение очередного уравнения – он любит черкать по клетчатой бумаге простым карандашом, а в компьютере дописывает докторскую – и вовсе не про ядерную бомбу, это лишь его любимая горькая шутка, и не про двери для бандитов, которые столько наворовали, что теперь не знают, как спрятаться от врагов и завистников за этими дверьми, а про необыкновенные свойства необыкновенного вещества, которое никто никогда не видел, не трогал и почти не фиксировал приборами, кроме моего папы, потому что оно мгновенно разлагается на что-то другое. Но в этот краткий миг, когда вещество существует, оно обладает такими свойствами, что переворачивает наши представления о многом в этом сложном и удивительном мире, в котором мы живем.

Когда у тебя папа – талантливый физик, работающий в Курчатовском институте, а мама – талантливый биолог, работающая там же, и тоже практически закончившая свою докторскую, причем на стыке физики, биологии и каких-то наук, которым даже еще нет названия, но о них по восемнадцать часов подряд могут говорить мои мама с папой, не уставая, не обедая, не кормя меня, кота, собаку, проходя мимо нашей машины, мимо подъезда, проезжая поворот на дачу, поджаривая вместе с мясом кусочек пластиковой лопатки, которой папа размахивал, показывая маме, как именно бозон распадается на четыре лептона (это непонятно пока мне и не будет понятно, наверное, никогда, потому что я поступила на географический факультет, чтобы заниматься вопросами природопользования, и почти совсем не интересуюсь тем, о чем с утра до ночи бредят мои любимые, талантливые, увлеченные своей наукой родители), когда твои родители на самом деле настоящие ученые, и ты их любишь, уважаешь, смотришь на них как на инопланетян – а таких просто больше нет, как мои мама и папа – то в какой-то момент тебе становится очень одиноко.

Да, я, конечно, не совсем глупа, я окончила школу с медалью. Хотя, конечно, не Ломоносовскую и не Курчатовскую, а самую обычную. Зачем меня отдали в эту школу, никто не знает, никто, даже сами мама с папой, которые меня отвели и записали в соседнюю школу в шесть лет. Я походила две недели в школу, и родители решили, что я слишком мала для учебы. И через год снова повели меня, смеясь, «второй раз в первый класс!» в ту же самую школу. Почему мама с папой не могли меня водить в Курчатовскую, где учатся будущие светила физики и математики, а потом идти к себе на работу – на соседнюю улицу? Не видели во мне ничего особенного?