Эти гости были, судя по папахам, казаки. Разговаривали они едва слышно, но все ж Алексей разобрал среди других женский голос, несомненно, Елены Сергеевны, а через мгновение разглядел и ее, и самого атамана. Ладную и подвижную фигуру Шаньшина трудно было с кем-либо спутать. Да и бас его, как ни старался Никита Матвеевич, в рамках шепота тоже нелегко удержать.

До рассвета оставалось еще с час, не меньше. Небо едва-едва посерело. Над землей стелился туман, и поэтому людские фигуры больше походили на тени, а фонари, которые были в руках некоторых из них, светили слабо, видно, фитили вкрутили почти до отказа. Алексей и Иван молча наблюдали за странной суетой. Люди, казалось, бестолково перемещались по двору. Потом скрипнули ворота. Четверо казаков, держа за края кусок большой парусины, что-то быстро пронесли через двор. Жалобно, чуть ли не в голос, ахнула Елена Сергеевна. И атаман грозно шикнул на нее. Затем с крыльца сбежал еще один казак, похоже, что Гаврюха. В руках у него была широкая сумка, которую он накинул на плечо. Опять что-то быстро и взволнованно проговорила Елена Сергеевна. И тут заплакал ребенок. Алексей с недоумением поднял голову и посмотрел на Ивана. Может, ему почудилось, тем более плач сразу же смолк, как оборвался.

Вавилов показал ему кулак и жестом приказал пригнуть голову. Алексей подчинился и вновь выглянул наружу. Казаки несли свой груз, растянув парусину, как флаг, по тропинке, которая вела через огород к бане, и ступали прямо по грядкам. Посреди светлого пятна виднелось что-то темное, но как Алексей ни силился, так и не смог разглядеть, что это было. Широкие спины казаков, туман, не отступившая ночная темнота мешали обзору.

Вслед за казаками к бане прошли Елена Сергеевна и Гаврюха. Остальные люди, в том числе и атаман, остались во дворе и стали переговариваться быстрым, взволнованным шепотом. Казаки подошли к лошадям. Те зафыркали, забили копытами. Никита Матвеевич что-то отрывисто произнес, видно, приказал. Казаки вскочили на коней, и уже через пару секунд Степан запирал за ними ворота.

Атаман подошел было к крыльцу, поднял ногу на первую ступеньку, но потом вдруг развернулся и направился к сеновалу. Поднялся на несколько перекладин приставной лестницы и прислушался. Затем взобрался еще выше и заглянул внутрь. Гости сладко похрапывали на роскошных перинах, которые еще с вечера уложили для них поверх сена.

Никита Матвеевич довольно улыбнулся и спустился по лестнице. Кажется, все устроилось наилучшим образом. Он поднялся на крыльцо, огляделся по сторонам. Затем, прислушавшись, посмотрел в сторону баньки, где едва теплился огонек керосиновой лампы, что-то пробормотал сердито и вошел в дом.

– Что случилось? – Алексей откинул пуховое одеяло и сел. – Что ты всполошился? По-моему, обычное дело! Видно, что-то привезли, возможно, контрабанду? Ты что, не слышал, как атаман хвастался? Им за границу сгонять, что в собственный курятник заглянуть.

– Нет, тут что-то другое! – Иван досадливо поморщился. – Черт! Не выспался совсем. То ты под боком ногами бьешь и вопишь как резаный, то казачки по двору шмыгают с фонарями. Что ни говори, но это они от нас таились, иначе зачем Никите проверять, спим мы или нет?

– Может, он просто беспокоился, не разбудили ли нас?

– А зачем тогда пса спустили? Он как раз под нами на цепи бегает. Попробуй только с лестницы сойти. Я от того и проснулся, что Степан его из сарая выпускал. А ведь сам Никита с вечера приказал его запереть, чтобы мы с тобой, если приспичит по нужде, могли спокойно через двор пробежаться. Понял мою мысль?