– А какой тебе струмент нужен? – спросил Федот Федотович, придерживая закопченный чайник над своей кружкой.

– Большой лист бумаги, карандаш, линейка, циркуль, компас, – хитровато поглядывая на старика, перечислял Акимов.

Федот Федотович оставил чайник, передвинул кружку.

– Компас есть, паря. Насчет остального думать придется.

– Сколько ни думай, бумага или карандаш от этого не появятся. А надо бы карту вот так! – Акимов чиркнул себя пальцем по шее, заросшей темным волосом.

– Ну, линейку сделаем. Рубанок есть, – начал Федот Федотович.

– Мне надо, Федот Федотович, не просто линейку, она должна быть с сечением. Иначе масштаб карты окажется приблизительный.

– Это пустяк. Точную меру с дула ружья снимем. Мое ружье двенадцатого калибра. Пересчитаем на дюймы.

– А что же? На худой конец, и такой способ пригодится, – сразу оживился Акимов.

– Циркуль… Деревянный циркуль сделаю тебе хоть завтра, – сказал Федот Федотович.

Акимов заметил, что старик увлекся разговором и забыл об ужине.

– Да ты ешь, Федот Федотыч! – Акимов придвинул кружку, налил в нее коричневый настой из чаги.

– Не убежит, Гаврюха, ужин. При мне он завсегда. А вот покумекать о твоем деле надо… Разве в Парабель мне с этой нуждой прошвырнуться! – изучающе поглядывая на Акимова, нетвердо сказал Федот Федотович.

«Пожалуй, старик прав. Может быть, к тому же какие-нибудь новости от комитета на мой счет имеются», – мелькнуло в уме Акимова, и глаза его вспыхнули надеждой. Но в то же мгновение он вспомнил строгий наказ комитета сидеть в укрытии до тех пор, пока ему не будет дан сигнал. Комитет решительно предупреждал его не предпринимать никаких самостоятельных мер к продолжению своего побега. Кое-что в эти секунды вспомнил и Федот Федотович. «Из Дальней тайги, фатер, придешь за хлебом. Примерно через месяц». Это были слова, сказанные ему Федором Терентьевичем Горбяковым.

– Сходить в Парабель… Путь далекий, Федот Федотыч, – перебарывая внутренние колебания, сказал Акимов.

– Неблизкий, – согласился старик, про себя подумав, что преждевременное появление вызовет недовольство зятя, может как-то осложнить все его намерения относительно дальнейшей судьбы беглеца. – А что, если, Гаврюха, вместо бумаги я тебе большую доску выстругаю? А коли окажется одной мало, то две или три доски склею. Клей у меня тут есть…

– Карту вполне на доске можно вычертить. А вот чем чертить, Федот Федотыч?

– А выжигать сможешь? – загораясь новым замыслом, спросил старик.

– Выжигать? – живо переспросил Акимов.

– Ну да, выжигать. Шило у меня в амбарушке лежит. Иной раз начну туески в одежку одевать, сильно оно мне помогает. Где бересту подправить, где дырочку провертеть. А случалось и выжигать на крышке то лосенка, то зайчика, то избушку. Таких туесков не напасешься: хватают за любую цену.

«А почему бы в самом деле не попробовать выжечь карту, предварительно набросав ее угольком?» – подумал Акимов, кинув на старика благодарный взгляд.

– Завтра же, Гаврюха, предоставлю тебе и шило и доску. А компас, вот он, возьми.

Федот Федотович отстегнул патронташ, висевший на стене, над нарами, вытащил компас и подал его Акимову.

– Успеется, Федот Федотович. До карты еще далеко. Карту буду делать, когда вместе с тобой всю Дальнюю тайгу излазим. – Акимов бережно положил компас на стол.

– Это уж понятно, сам смотри, как лучше. Я-то в этих делах не шибко знающий, – с некоторым смущением сказал Федот Федотович и, помолчав, добавил: – Хотя скажу тебе по чести, Гаврюха, сверяться по компасу могу. Обучил меня этой премудрости еще на Сахалине один арестант. Задумка у нас была с ним: дать оттуда лататы, одним словом, сбежать. Думали украсть хороший баркас да и двинуться на нем на материк, к Владивостоку. А потом в тайгу и на Урал, где народу побольше, чтоб затеряться поскорее. Да не судил бог. Убили моего связчика сами же арестанты за табак. Добыл он где-то табачку. А был прижимистый, ничем не любил делиться с другими. Его и притиснули досками. Оно, конешно, может быть, хотели попугать, да перестарались, не рассчитали. Помер на другой день…