– Как давно это состояние… с ним есть?

Анета с Дуней наперебой объяснили.

– Достаточно. Это плохое состояние. В городе болезнь, прибирает за день, за два. Это она, – сказал доктор. – Молодые люди, только вчера здоровые, сегодня – без памяти. Завтра – аминь.

– Ах ты, Господи! А не заразно? – первой догадалась спросить Дуня.

– Это один Бог знает. Я напишу записку аптекарю. Но надо позвать батюшку. Надо – исповедь, причастие, соборование. Состояние плохое.

– Да что же с ним делается-то? – закричала Анета. – Что это за хворь такая, чтобы сразу соборование?!

Почтенный пожилой немец в аккуратном паричке, в черном кафтане без излишеств, точно такой, как положено быть доктору, и руками развел совершенно по-докторски.

– Состояние, сударыня…

– Барыня, а ведь плохо дело-то! – сообразила Дуня. – А ну как он у нас тут помрет без покаяния? Ведь – грех!

– Не может быть такого состояния, не может быть такой болезни! – твердила Анета. – Днем же еще песни пел! Нет таких болезней, чтобы за три часа умирали!

– За визитацию заплатить надобно, – подсказала Дуня. – Да не кричите, соседи всполошатся!

Анета, как теперь вздумали говорить – машинально, достала кошелек. Доктор тем временем спросил перо, бумагу, и точно – написал что-то неразборчивое для аптекаря.

Ушел, повторив, что медицина велика и премудра, но пусть посылают за священником.

– Как же мы батюшку-то сюда позовем? Что я ему скажу? – Анета была в поразительной растерянности. Она, самая бойкая на театре, вострушка из вострушек, впала в страх. Батюшка наверняка полюбопытствует, кто сей раб Божий, как сюда угодил, повыспросит да и скажет: «Не моего прихода!» А потом что?

– Барыня, а барыня! Где этот кавалер живет-то?

– На Петербургской Стороне… – Анета задумалась, припоминая. – Как ехать по Большой Гарнизонной, так где-то, не доезжая Бармалеевой… Или от Сытина рынка по Бармалеевой… Лизка однажды его домой подвозила, рассказывала – домишко невзрачный, на женино приданое куплен, хороший-то смолоду был не по карману, а там приличный человек и не поселится… И никак они оттуда не съедут…

И ахнула Анета негромко, осознав, какую чушь городит над постелью умирающего.

– Барыня! Мы вот что сделаем – я до Гриши добегу, приведу его, извозчика возьмем – да и отвезем кавалера к нему на квартиру, покамест жив! Гриша его бережненько вниз снесет и усадит – а?… А дома к нему и батюшку позовут – а?… И пусть там его хоть исповедуют, хоть соборуют!..

– Ах, делай как знаешь!.. Только, ради Бога, скорее!..

Анета испытала внезапное и острое счастье – нашелся кто-то, согласный справиться с этой бедой, избавить перепуганную женщину от некстати помирающего избранника!

Но нужно было еще дождаться, пока Дуня сбегает, бросит камушек в окошко, вызовет одного из своих поклонников, которых у нее было с полквартала, уговорит, найдет извозчика…

Все это время нужно было провести наедине с Андреем Федоровичем.

– Потерпи… – сказала Анета. – Потерпи, миленький! Потерпи еще немножко!

И уговаривала продержаться еще хоть с полчасика – а там уж он будет дома, у родных, там что-нибудь придумают – и все еще, может быть, обойдется!..

– Сюда, Гришка! – велела Дуня, без церемоний вводя в гостиную здоровенного, на две головы выше нее, детину. – Бери барина в охапку, тащи вниз, я двери придержу!

И, пока детина беспрекословно сгребал Андрея Федоровича с кушетки, бросилась к хозяйке:

– Барыня, повезло – карету сговорили! Только кучер денег просит – ему, вишь, уже распрягать да в стойло ставить, а он нас повезет. Так коли барин заметит…