– Ты че там, утонул, что ли?! А ну вылезай!

А тут ничего личного… Ты – червячок на ладони огромного великана, имя которому – Армия. Всегда. Везде. Даже в сортире. Делаю для себя вывод: Саша, если хочешь остаться в здравии, не сойти с ума, не рехнуться, умей оставаться один даже в толпе. Как в футляре. Где Сладков? А ты здесь, но вроде и нет тебя. Чур-чур я в домике. Только не углубляйся в себя. А то команды нужные прозеваешь. И будут драть тебя, как последнего тормоза.

О, вот и наш почти командир, не к еде будь помянут.

– Товарищи, строиться на завтрак!!!

Эх ты, «абитуриент Столбов»… Когда ж ты угомонишься?

Солдатики, желающие стать комиссарами, на нас глядят брезгливо. Из своего, военного, жилого сектора. Есть такие, что с жалостью. Или с непонятным ожесточением: «Подождите… Заселят нас в одну казарму, и сделаем мы из вас… настоящих воинов…» Бррр. Неуютно мне от такой телепатии. Но, господа солдаты, мне с вами в одной казарме не жить. Завтра первый экзамен, и приемная комиссия будет в шоке. Меня выведут на КПП, проездные документы в зубы, и бац! Пыром по копчику, и я уже в пути. Ракета Сибирь-Кавказ, полет нормальный.

Выгонять братьев по разуму начали уже сегодня в обед. Не дожидаясь экзаменов. Двоих гражданских абитуриентов утром поймали перепрыгивающими через забор. Возвращались из соседнего поселка, ночевали у каких-то баб. Их тут же выкинули за ворота. Еще одного парня, из соседней палатки, турнули за джинсы. Да-да, за тюхасы! Орел, видите ли, американский у него на заднем кармане был вышит. Я вам скажу, это не какая-то самоволка. Это реальный залет, политический. Хотя, если задуматься, был бы у него на заду герб СССР, это что, другое дело?

А вот солдатиков, соседей наших, отчисляют пачками. Будущие комиссары ведут себя несдержанно. Синьку жрут (и где берут родимую?!). Дебоширят, дерутся.

Вот и сейчас в военном жилом секторе заваривается очередной балаган. Жители «обезьянника» толпя́тся в районе курилки. Они возбуждены, горланят и машут руками.

– Вот сука!

– Давай его сюда!

– На, держи вот!

Черноволосый солдат, то ли грузин, то ли армянин, я их не различаю, закидывает веревку на изгиб толстенной березы. Петля! Неужели вешать кого собрались? Открыв рот, я невольно переступаю границу и приближаюсь к «военной» палатке. Осторожно тыкаю пальчиком в широкую спину рвущегося внутрь толпы десантника.

– Вы че, казнить будете?

Он нервно отмахивается:

– Да. Часы воровал, сука! У своих же!

Из «обезьянника» волокут маленького солдатика. Его руки брезентовым ремешком стянуты за спиной. Ни хрена себе политическое училище! Вешать будут!

– Давай, Дима!

Грузин-армянин пыхтит. Сдувает свой вороной чуб с бровей. Длинные жесткие волосы липнут к потному лбу. Нос у него кривой, как сабля. С большими ноздрями. Зубы под усами оскалены. Он принимает у толпы обреченного. Устанавливает под березой стол. Карабкается на него, сперва коленом, потом тяжело выпрямляется. Связанного солдатика держит под мышкой.

– Эй! Вы что делаете??!!

Проходящие мимо курсанты-стажеры таращат глаза, потом прорываются к лобному месту и расшвыривают толпу.

– Алиев! Алиев!!! Стой! Ты что, с ума сошел?!

– А ну строиться!

Я ухожу в свой сектор. Ну их к черту! Повесят еще! Просто так… Политработнички…

После очередного завтрака нас выстраивают в лагере в большие коробки и ведут на училищный плац. Заводят в огромное здание из белого кирпича. Это учебный корпус. Мы шуршим кедами по мраморным плитам фойе, по белым мраморным ступенькам поднимаемся на второй этаж. Проходим мимо гигантской фотографии офицера, поднимающего в атаку солдат. Внизу подпись: «Комиссар поднимает в атаку».