Андрей зажмурился – казалось, что рядом работает целая фабрика металлических цикад, но этот звук был не природно-сильным, пронзительным, как будто издавался существами размером с кошку. И это как минимум. Где-то хлопнуло крыло – медленно, тяжело, и в воздухе промелькнула достаточно крупная тень.

Но парень сидел тихо, не двигаясь. Только вслушивался. И с каждым звуком понимал. Даже ночь здесь была “живой”. Слишком живой. В траве что-то шуршало. Чьи-то маленькие лапки, быстрые, точные. Что-то прошипело с раздражением, получив отпор. Потом взвизгнуло – и резко оборвалось. За деревьями снова пронёсся низкий рык, но на этот раз – гораздо ближе. И совсем рядом, под самым деревом, кто-то медленно и весьма вальяжно прошествовал. Звук был такой, словно по земле ступали тяжёлые лапы, будто не совсем гибкие, и… возможно, даже покрытые мощной защитой вроде панциря. И… Даже некоторый набор когтей. Так что сейчас Андрей практически не дышал. И только его пальцы непроизвольно вжались в кору. И даже дерево слегка напряглось, словно чувствуя опасность.

Минуты тянулись вечностью. Но на дерево никто не поднимался. Никто так и не нашёл его. Парень сидел в безопасной чаше из листвы и ветвей, как гость в храме, которому дозволено только смотреть. Где-то вдали глухо громыхнуло. Тяжёлые облака медленно прокатились по небу. И Луна, весьма крупная, но похожая на привычную парню, спряталась.

И всё затихло. Лишь ветер шептал в листьях и тихо постанывали склоны – как дыхание спящего великана. И Андрей всё же заснул. А ночь пронеслась, полная шорохов, теней и взглядов.

Но никто так и не тронул его. Потому что это странное дерево каким-то необычным образом хранило его. Потому что он начал пробуждение. Потому что мир ждал, что он поймёт, кто он теперь.

Первые лучи солнца разбудили лес не светом, а цветом. Их появление не было резким, как во многих местах земного мира – оно было почти ритуальным. Как будто сам мир знал, что настало утро… И откликался на него величественно, глубоко, с достоинством. На вершинах гор, венчающих далёкий горизонт, свет сначала лишь коснулся снежных шапок, и они вспыхнули бледно-золотыми огнями, словно под прозрачным покрывалом хранили огонь зари. Потом свет скатился ниже, словно лаская скальные отроги, покрытые древними лишайниками и упругими кустарниками, раздувая на них алые, медные, синие оттенки, которых никогда не бывает в обычной природе.

Этот свет не просто освещал – он пробуждал. Казалось, что даже деревья в долине, где спал Андрей, встрепенулись. Листья на их ветвях начали медленно поворачиваться, ловя первую солнечную энергию, словно звериные уши, улавливающие звук. И в их зелёной плоти, прямо в прожилках, начала пульсировать мягкая золотистая энергия, та самая, что Андрей видел вчера – теперь она плыла живо, ярко, будто сок самой жизни.

Глубоко вздохнув, Андрей всё же открыл глаза. Сначала он ничего не понял. Лишь чувствовал жёсткость ветви под спиной, ломоту в плечах, и скованность шеи.

– Где я?.. Почему всё… Так? – Он попытался пошевелиться, и тут же застонал, когда по позвоночнику прошёл резкий спазм. Ноги затекли, левая рука будто деревянная. Неловко, по-кошачьи, он начал сползать вниз, цепляясь за ветви, при этом стараясь не упасть. А оказавшись на земле, он медленно разогнулся, выпрямляя спину, ощущая, как каждая мышца жалуется на ночь, проведённую не по-человечески. Но стоило ему поднять глаза… Окружающий его мир тут же заиграл такими красками, что он замер.

В утреннем свете каждое травяное лезвие поблёскивало, словно было выковано из живого стекла. На его поверхности блестела роса, но не обычная. Каждая капля переливалась внутри – то синим, то янтарным, то серебром, словно заключала в себе микроскопическую радугу. Небольшие цветы, спрятавшиеся между камней, медленно раскрывались, и из их бутонов проявлялись ленточки энергии, тонкие как паутина, которые уходили в воздух, соединяясь в лёгкие вуали, проплывающие над землёй. Ручей, по которому он вчера шёл, в лучах солнца стал почти световым лезвием – настолько он блистал, отражая и усиливая свет. Внутри его вод также бежали маленькие искорки, словно в самой воде жили молнии.