Хочу возмутиться, вправить Кристине мозги, но останавливаюсь, когда она все-таки залезает в мессенджер, что-то печатая Никите в сообщениях.

– Нет, извини, я буду заниматься, – отзываюсь бесцветно, притягивая обратно многострадальный учебник.

Это их дело, не моё. Отныне не моё.

Так кстати звенит звонок на урок, но я его не слышу. В голове набатом отдаются слова Никиты: "мог охмурить красавицу девчонку с золотой ложкой во рту…"

И почему-то вместо этой девчонки представляется Кристина, родители которой как раз имеют хороший заработок по меркам нашего захолустья…

***

Всю зиму я просидела дома. Не стала никак объясняться с Кристиной, которая уже отчаялась в попытках вытащить меня улицу, вовсю веселясь в компании друзей Стрельникова. Тот, в свою очередь, на горизонте не появлялся. Даже Фёдоров, выйдя из больницы и ненароком встречаясь со мной взглядом в коридорах школы, не обмолвился о нём ни словом. Словно и не было никакого Никиты, от которого тот отхватил.

Жизнь текла своим чередом. Но с каждым днём, засыпая в обнимку с учебником, прямо с включенной музыкой в наушниках, я всё больше понимала, что никому не нужна.

Ничто не радовало. Ни хорошие оценки в школе. Ни старания мамы, что заметила мое угнетенное состояние и постоянно пыталась устраивать "семейные ужины", дабы приободрить свою дочь. Ни мои собственные попытки убедить себя в том, что так будет лучше. Для всех.

Разве могли мы с Никитой дружить после того, что я узнала о нём? Пусть он так и не казался мне злодеем, всё же его образ жизни значительно отличался от моего. И если Кристина, будучи более гибкой к различным обстоятельствам, могла подстроиться под его окружение, значит там её место.

Я хотя была уверена в том, что она не пропадёт. Никита не позволит.

Но всё меняется. В том числе и люди.

В один из вечеров, уже в начале марта, когда мама наготовила кучу блюд, позвав дядю Толю на ужин, убежала в магазин за забытым, но чрезвычайно важным ингредиентом для нарезки на моём телефоне высветился номер подруги.

На улице вечерело. Городские улочки всё ещё были покрыты снегом, но уже не таким обильным, как зимой. То тут, то там слышалась капель с крыш, немного притихшая к ночным заморозкам. Ветер стучал по окнам, вызывая желание никогда не покидать стен родного дома.

– Может, ответишь?

Мы с дядей Толей сидели за столом друг напротив друга, в отсутствии мамы переминаясь от неловкого молчания. Я всё пыталась набить желудок, чтобы поскорее скрыться в своей комнате, а мужчина ждал свою женщину, вероятно, жаждая соблюсти этикет.

– Зачем? Это спам-звонки, – зачем-то вру, в очередной раз сбрасывая входящий от Кристины.

Почему-то лгать посторонним людям всегда проще, чем родным. Расстраивало больше то, с какой скоростью некогда близкие люди становились чужими…

– Почему-то я уверен в обратном, – поправляя заботливо выданную мамой салфетку на коленях, флегматично заметил Анатолий.

Вмиг меня обжигает раздражением. Какое имеет право этот, пусть и не чужой нашей семье, но, тем не менее, посторонний человек лезть ко мне в душу?

– Знаешь, я в твоём возрасте тоже был таким, – замечая мою насупленность, продолжает он.

– Каким? – воспринимаю в штыки его слова.

– Закрытым. Недоверчивым. Веришь или нет, но я плохо сходился со сверстниками, – не берёт во внимание мою враждебность мужчина.

– А причём тут я? – со стуком откладываю вилку, которой всё это время ковырялась в салате и вновь сбрасываю входящий. Неужели, Кристине не с кем больше поговорить на ночь глядя? – Вы другой были. Времена меняются.